Мастер Чэнь - Амалия и генералиссимус

Сампан уже затерялся среди десятков ему подобных, там, где начинали загораться волшебные огни. Воздух еще был светлым, лишь чуть лиловым, но огни — белые и желтые, неподвижные и покачивающиеся — уже начали возникать по всей реке и ее берегам, и там, куда уплывал одинокий лодочник.

Там, где среди слоистых мазков облаков начинал разгораться закатный пожар — от рубинового пламени углей до почти желтого сияния апельсина, а между ними еще и немыслимые оттенки лазоревого с зеленым, и все это — косыми полосами над горизонтом, от металлического моря до темно-синего зенита, с его первыми бледными звездами.

Пожар этот миллиметр за миллиметром тихо опускался за горизонт. Справа, от китайской стороны реки, донесся вкусный рыбный запах.

— Шоу закончено, — сказал Элистер. — Амалия, а что, здесь ведь можно и поесть?

— Нет, позвольте, — сказал Тони, и помахал предостерегающе рукояткой трости. — Теперь мое шоу. Я тоже кое-что тут подготовил. Ручаюсь, вы не забудете его никогда.

Тут он с поклоном предложил руку Магде (она оперлась на нее с голливудским «ах-х») и, почти не прихрамывая, повел ее вправо, вниз с горбатого мостика, в двухэтажные кварталы китайского города.

Я посмотрела на Элистера снизу вверх, он пожал плечами — «а почему и нет» — и мы тронулись за ними вслед.

По Саут-бриджроуд, а потом налево, по зернистому асфальту узких улочек, на который падали косые пятна света из дверных проемов — оказывается, за эти несколько мгновений на Сингапур упала настоящая ночь.

Дальше и дальше в китайские кварталы, до поворота, за которым пахло милым сладким дымом храмовых палочек из сандаловых опилок.

До круглого входа в каменной оштукатуренной стене, в храмовый дворик, где Тони вдруг стал очень серьезным, осмотрелся и широким жестом пригласил нас переступить через храмовый порог, туда, где горели красные глаза масляных ламп, откуда истекали струйки дыма.

Сутулый высокий китаец в серых с черным одеждах повернулся к нам, кивнул Тони и снова заунывно забормотал какие-то строки.

Они сидели перед накрытым красной тканью столом — две фигуры, две большие куклы, до тошноты напоминавшие живых людей. Но нет же, из-под саржевого костюма мужчины выпирала бамбуковая дранка, на дранке чуть криво сидело и красное платье другой фигуры, женской, с коронообразным убором на фальшивых волосах.

Их размалеванные краской китайские лица из папье-маше были неподвижны и странно торжественны. На шее мужской фигуры, пониже бумажного белого воротничка, красовался настоящий черный галстук-бабочка.

Китаец в сером помахал перед раскрашенными носами этой пары пучком дымящихся палочек, потом, шаркая тапочками, пошел окуривать дымом фигуры богов на алтаре, в полумраке.

— Храм Городского Бога, — прошептал нам Тони. — Даосский, конечно. Только здесь можно такое увидеть.

— Боже ты мой, а ведь я знаю, что это такое, — зашептала в ответ Магда. — Но ты же говорил — духи. Что хотя бы один из этой пары должен быть покойником. А это?..

— А это редчайший случай, когда и жених, и невеста на самом деле живы, — прошептал Тони. — Но, мой зайчоночек, кто мы такие, чтобы противиться странным желаниям великого поэта? Он строго-настрого взял с меня слово, что эта свадьба произойдет, как только корабль покинет порт. Не пожалел двухсот долларов нашей дорогой Амалии, которая об этом еще не знает.

Тут Тони покосился на меня и отвесил полупоклон.

— Даосский мастер тоже не возражает, против долларов или свадьбы, — продолжил после паузы Тони, показывая большим пальцем на китайца у алтаря. — И даже говорит, что ничего страшного с этими, настоящими, не будет, наоборот, как я уже говорил, по крайней мере невеста теперь будет жить долго, очень долго и счастливо. Так что — небесный владыка им судья. Это их души соединяются сегодня, вот пусть они там, наверху…

Китаец, возвращаясь к красному столу, с неудовольствием посмотрел на Тони, и тот замолчал. Я рассматривала стол — глиняные блюда с фруктами, два фарфоровых наперстка с рисовым вином, в одном дрожала блестка света и вяло шевелилась полупьяная муха, гоня крошечные волны. Элистер задумчиво смотрел на две недвижные фигуры и рассеянно шарил рукой по нагрудному карману.

Отдаленные гудки клаксона авто, смех и китайская речь донеслись с улицы. Потом стихли. Я смотрела на пачку жертвенных денег, торчавшую из нагрудного кармана пиджака призрачного жениха. Потом перевела взгляд на невесту: в ее лежавших на столе растопыренных пальцах была зажата настоящая бензиновая зажигалка.