Питер О`Доннел - Модести Блейз

— А вас не беспокоит само путешествие от Кейптауна до Бейрута?

— Беспокоит, конечно, — грустно пожал плечами Таррант. — Впрочем, мне от этого не легче. Собственно, я доверяю своей интуиции, прямо как Вилли Гарвин. Если бы я был устроен, как он, у меня уже вовсю покалывало бы в ушах. — Он улыбнулся Модести и продолжал: — Но если бы вы сумели выяснить, что задумали предпринять гипотетические противники, я бы знал, на чем сосредоточить наши основные усилия.

Модести тронула пальцами великолепный аметист, покоившийся на ее груди над самым вырезом платья. Взгляд ее сделался отстраненным. Глядя на нее, Таррант вдруг ощутил всю абсурдность ситуации. Казалось, ему снится какой-то странный сон. Почему он обсуждает все эти мрачные проблемы с такой потрясающей женщиной? Она вообще не должна была бы иметь никакого отношения к таким вещам, как смерть и насилие! Он посмотрел на ее стройную изящную шею, вдруг вспомнил о струне-удавке, и к горлу подкатила дурнота.

— Скорость моего передвижения, — заметила между тем Модести, — целиком зависит от того, как отреагируют на мои просьбы мои старые контакты. Вообще-то они предпочитают держать язык за зубами. Но не исключено, что ради меня… — Она встала и пожала плечами. — Может, и шепнут словечко-другое.

— О чем вы будете их расспрашивать?

— Об алмазах. И о Габриэле. Если выяснится, что он тут ни при чем, придется снова пораскинуть мозгами. Но все же я хочу начать с Габриэля, а потому, пожалуйста, предоставьте мне все, что у вас на него имеется.

— Договорились. — Чувство абсурдности улетучилось, и Таррант снова ощутил себя профессионалом, не привыкшим ничему удивляться. — Спасибо за кофе, моя дорогая. А теперь спокойной ночи.

Когда двери лифта закрылись за Таррантом, Модести вышла на террасу и закурила. Теперь ее мысли были обращены на себя. Она бдительно следила за своими чувствами и с удовольствием отметила, что перспектива операции не вызвала никаких неприятных эмоций, только предвкушение интересной интриги.

Модести затушила сигарету и направилась в спальню. Панели на стенах спальни были цвета слоновой кости, ковер — светло-зеленым, а покрывало на кровати и шторы — серебристо-серыми. Она прошла в ванную комнату, где стены были выложены розовым кафелем, а пол — черной керамической плиткой.

Модести пустила воду, а сама пошла раздеваться. Под вечерним платьем на ней были черный лифчик и колготки. Модести терпеть не могла чулок. Резинки, пряжки — все это только мешало и раздражало.

Сняв белье, она уставилась на себя в большое зеркало в спальне, тщательно рассматривая свое нагое тело, и вовсе не для того, чтобы утолить тщеславие.

Ее интересовало, в хорошей ли она форме. Нет, никаких признаков жира. За год она не растолстела, и немудрено. Она очень следила за своим физическим состоянием. Она ежедневно плавала, в Бенилдоне занималась верховой ездой, а если позволяло время, устраивала боевые поединки с Вилли Гарвином из ностальгических соображений. Впрочем, только ли дело в ностальгии?

Модести провела пальцами по бедрам, по икрам, потом выпрямилась и постучала кулаками по животу.

С мускулами порядок.

Она мягко изогнулась, и ладони ее коснулись пола за спиной. Потом, поочередно взмахнув ногами, легко сделала обратное сальто.

Она тщательно выискивала признаки напряжения, переутомления, но поскольку таковых не обнаружила, одобрительно кивнула.

Утопленная в полу ванна была уже наполнена на три четверти. Модести надела пластиковую шапочку, закрыла краны и погрузилась в воду. У изголовья в нише стоял телефон. Модести взяла его и стала набирать номер.

Телефон не унимался, и Вилли Гарвин выругался.

— Пусть звонит, — сказала блондинка, заглядывая ему в лицо. — В конце концов, рано или поздно им надоест. — Она приблизила свои губы к его уху и игриво укусила за мочку.

В ее интонациях чувствовался местный выговор с характерным растяжением слогов. Она была двадцатитрехлетней дочерью джентльмена-фермера и помолвлена с другим фермером-джентльменом. Вилли очень надеялся, что ее избранник не склонен чуть что покрываться синяками. Девица была зубастая, как щука, но если удавалось вытерпеть ее игривые увертюры, то затем ты уже не раскаивался.

— Погоди-ка, Кэрол, — сказал он и, откатившись на свою половину кровати, взял трубку телефона на столике.

— Алло.

— Это я, Вилли. Ты с параллельного телефона?

— Привет, Принцесса, — сказал он, и в голосе его появилась теплота. — Нет, я с главного, в спальне. Все остальные отключены.