Питер О`Доннел: Вкус к смерти

— Морская звезда, — объяснил Вилли, садясь и поднимая ногу.

Лучо вынул изо рта свою сломанную трубку, сплюнул за борт и принялся внимательно рассматривать пятку Вилли. Потом крепкими жесткими пальцами ощупал поврежденное место.

— Все в порядке, — заключил он.

Сунув трубку обратно в рот, он продолжил работу над целой горой устриц, сваленных на дно лодки. Быстрыми движениями, с помощью короткого ножа с широким лезвием, он вскрывал каждую раковину, ощупывал и проверял скользкий, покрытый слизью панцирь, потом тщательно осматривал самого моллюска, влажного, сверкающего на солнце и отливающего перламутром, а затем откидывал его в растущую кучу за спиной.

Вероятно, впервые в жизни старому индейцу пришлось проделать грандиозный путь длиной в целых сорок миль — от Палато, что в архипелаге де-ля-Перлас, до самой Панамы. Собственно, Лучо было всего пятьдесят лет, но выглядел он на все семьдесят. Он и сам давно уже перестал интересоваться собственным возрастом. Долгие годы тяжелой и опасной работы ловца жемчуга искорежили его тело. Лет десять назад на море погибла его первая жена, тоже нырявшая за раковинами. Спустя некоторое время он снова женился — на молодой женщине, — но новая супруга только изводила его бесконечными придирками.

Двадцать поколений назад великий Бальбоа во главе горстки испанцев прибыл сюда для того, чтобы завоевать Панамский перешеек. Он первым из европейцев своими глазами увидел это побережье Тихого океана. Бальбоа полюбил девушку из индейского племени куна, дочь местного кацика [1], Карету, и остался верен ей до конца жизни. С Жемчужных островов его хитростью заманили на перешеек, судили и приговорили к смерти через удушение. Но именно на Жемчужных островах Бальбоа заронил в свою возлюбленную семя, давшее начало тому роду, к которому принадлежал и Лучо.

Всего этого Лучо, конечно же, не знал, да и вряд ли это показалось бы ему интересным. Слово «бальбоа» для него означало «деньги» — именно так называется панамская монета, равная американскому доллару. Когда удача сопутствовала ему, Лучо зарабатывал в год до двухсот бальбоа. Но на этот раз ему просто невероятно повезло. Странный американец, нанявший Лучо, платил ему за неделю работы столько, сколько Лучо мог бы надеяться получить за год.

Все это непонятно, думал старик, в то время как его руки, казалось, сами выполняли привычную работу: раскрывали раковину, отрезали мускулы моллюска, шарили в мокром месиве внутри раковины в поиске водяного пузыря, в котором может скрываться жемчужина, потом отбрасывали раковину в сторону. Ну и дела…

Как этому американцу удается… Черт, да как же его зовут? Вилли? Здорово он работает. Вот уже целый месяц он достает со дна не меньше двух сотен раковин в день. За это время они нашли две прекрасные жемчужины, круглые и ровные, еще две — в форме пуговиц и, наверное, с дюжину более мелких. А вот что совсем уж чудно — американцу нужны только эти две круглые жемчужины, остальные вместе со всеми раковинами он отдал Лучо. А столько раковин и сами по себе представляют немалую ценность.

— Мелочь, — сказал Вилли Гарвин, вытаскивая пальцы из скользких внутренностей раковины.

Он осторожно положил крохотный перламутровый шарик на ладонь Лучо. Тот осмотрел его, хмыкнул, что могло означать все что угодно, потом завернул в тряпицу и спрятал в маленький мешочек, висящий на шее.

Вилли усмехнулся. Он прекрасно понимал, что Лучо считает его, мягко говоря, чудаком.

— Они слишком прекрасны, чтобы их продавать, Лучо. Тебе надо бы их растворить в уксусе и выпить. Так Клеопатра делала. Сразу станешь таким молодцом, хоть джигу танцуй. Да и женушка перестанет попрекать тебя. Взбодришься немного, ты, несчастный старый дуралей.

Лучо пожал плечами, будто все понял, и взял следующую раковину.

Они продолжали работать молча. Лодка слегка покачивалась на мелких волнах. В четырех милях к востоку отсюда лежал остров Исла-дель-Рей, на западе марево скрывало берега Сан-Хосе. К югу до самого горизонта простирался бесконечный океан, покрытый точками крошечных лесистых островков. Солнце уже клонилось к закату, но пекло нещадно.

Наконец Вилли Гарвин отбросил последнюю раковину и стал поднимать маленький якорь.

— На сегодня хватит, Лучо. Завтра с раннего утра продолжим.

Лучо поставил парус и развернул лодку, такую же старую, как и он сам. Его родная деревня находилась на острове Палато, в двух милях к северу. А сейчас на их пути в четырех сотнях ярдов лежал небольшой коричнево-зеленый островок с длинным мысом, издали похожим на вытянутый палец.