Питер О`Доннел: Вкус к смерти

Колльер заметил:

— Все это звучит очень неопределенно.

— Да я знаю. — Таррант пожал плечами. — Но он мой старинный друг, и мне хочется оказать ему услугу. — Он посмотрел на Модести. — Естественно, официально я не могу туда кого-то командировать. Может, Ааронсон подробнее все объяснит нам в четверг.

Девушка кивнула.

— Так или иначе, надо поговорить с ним. И я уже давно не бывала в пустынях, а они меня всегда привлекали. Скажите, кто финансирует раскопки?

Таррант ответил не сразу.

— Пристайн. Но это секрет. Он не любит распространяться о своей филантропической деятельности.

— Он оплачивает многие благотворительные акции, — улыбнулась Модести. — Сэр Говард Пристайн. Наверное, хочет стать пэром Англии.

— Не стоит иронизировать. Ему уже дважды предлагали это, но оба раза он отказывался. — Таррант встал, взял ее руку и коснулся губами. — Я позвоню вам, дорогая, о времени и месте нашей встречи в четверг.

— Прекрасно.

Колльер вместе с ней проводил Тарранта. Когда двери небольшого лифта закрылись за ним, Колльер повернулся и огляделся. За время его отсутствия в огромной гостиной с окном во всю стену кое-что изменилась. Натюрморт Браке исчез, его место заняло абстрактное полотно кисти Франца Марка. Но гобелен Франсуа Бушера оставался на прежнем месте, и…

Удовлетворенно хмыкнув, он шагнул в небольшую нишу с потайным освещением и осторожно коснулся стеклянного пресс-папье. Старинная французская работа.

— Это Сент-Луи, — раздался за его спиной голос Модести. — Два других — Баккара и Клиши ля Гарен. Ну не прекрасны ли они?

— Да. — Колльер повернулся к ней. — Позже как следует их рассмотрю. — Он нежно взял в ладони ее лицо, приподнял и поцеловал ее в губы. — Как от тебя приятно пахнет…

— А ты выглядишь усталым.

— Это все из-за самолетов. На моих внутренних часах теперь не больше двух утра.

Модести взяла его за руку и подвела к одной из раздвижных дверей. Он вошли в комнату с серебристо-серым потолком и стенами цвета слоновой кости. Ее спальня.

— Ложись и поспи.

Модести скрылась в ванной.

Колльер услышал, как она включила душ. Дверь осталась приоткрытой, и он видел розовые стены ванной и пол из черного кафеля. Помедлив немного, он подошел ближе и встал, прислонившись к двери. Девушка уже сняла куртку, защитный нагрудник и бриджи.

— Привет. Я просто подумал…

Она стянула узенькие черные трусики-плавки и расстегнула бюстгальтер. Надела шапочку для купания.

— Привет, милый. Так что ты подумал?

Не дожидаясь ответа, она шагнула под душ, взяла мыло и губку. Колльер не сводил глаз с ее стройной фигуры. Он никогда прежде не встречал женщин, настолько равнодушных к собственному телу. Обнаженная, она выглядела так естественно, будто ее нагота была всего лишь одним из видов одежды.

— Я просто подумал об Уенге.

Модести от души расхохоталась под струями душа.

— Уенг — восточный человек. — Она слегка откинула голову, подставляя тело под струи. — Попробуй-ка сказать ему, что мне следует советоваться с ним, как я должна использовать собственную постель. Да он решит, что ты рехнулся.

— Все равно. Ведь здесь есть еще комната Вилли и еще одна свободная. Он все поймет, увидев меня в твоей спальне…

— Уенг и так все понимает. И он прав, ведь так? Иди поспи. — Модести выключила душ, вышла и обмоталась большим махровым полотенцем, искрящимися глазами посматривая на Колльера. — Он бы наверняка обратил на это внимание, если бы был здесь, но в любом случае мне наплевать.

— Так его в доме нет? — удивился Колльер.

— Поехал по моей просьбе в Бенилдон. Кое-что надо сделать в коттедже. — Модести сняла шапочку и вытерла лицо. — Ну давай, Стив, отдохни немного. Перед завтраком я тебя разбужу.

Колльер стал развязывать галстук.

— Вот уж нет. Я что-то перестал чувствовать себя усталым.

Все его тело помнило ее, и они слились в радостной встрече после долгой разлуки.

Колльер заметил, что Модести с улыбкой смотрит на него.

— Мне бы надо перечитать Песнь Песен Соломона.

— Там есть такая строчка: «Волосы твои, как стадо коз». Что это может означать? Эти фехтовальные маски портят прическу.

— Нет. Это просто вроде того, что мед лежит у нее под языком. «Ты безупречна, возлюбленная моя».

— Ты, наверное, невнимательно смотрел.

— Вот уж нет. Восемь шрамов. Но сейчас их уже почти не заметно, так что можно не обращать на них внимания.

Потом Колльер неожиданно спросил: