Пришелец повернулся к собеседнику, и лицо его осветилось.
Это был большевик Федор Лукоянов, недавний студент-юрист Московского университета, а теперь журналист и начальник штаба Красной гвардии.
Напротив него стоял Николай Толмачев, тоже недавний студент, но только Петроградского политехнического института, а в те дни — разъездной агитатор.
Свела их вместе бессонная ночь не случайно: Федор дежурил в штабе Красной гвардии, а Николай — в большевистском комитете.
— Разве можно спать в такую ночь! — сказал Федор, обращаясь к Николаю. — Слова твои о том, что, может быть, уже началось, не дают покоя...
Толмачев встал из-за стола, шагнул к камину:
— Тоже не могу уснуть, Федор. Или как ты себя теперь называешь? Маратом?
— Марат в истории был один. А вот Маратовых должно быть много...
— А я об имени своем в истории еще не думал, — дружески усмехнулся Николай, присаживаясь к камину.
— Но ведь и Никто — это не просто никто, а сокращенное: Ник-олай То-лмачев... Правильно понял?
— Правильно... — протянул Толмачев и задумчиво произнес: — Но что все-таки делается в Питере? Товарищи из Центрального Комитета передавали через Свердлова. Первыми восстание должны начать Петроград или Москва. Если сорвется, надежда на Урал.
— Значит, от того, какие вести придут завтра из Питера или Москвы, зависит наша судьба?
— Судьба революции!
Оба замолчали, словно прислушиваясь: не донесет ли ветер каких вестей? Но кругом было тихо: ни гудков, ни выстрелов, ни криков. Лишь слегка потрескивали раскаленные угли в камине.
На столе лежало недописанное письмо. Николай протянул его Федору:
— Может, когда-нибудь внуки будут удивляться нашему нетерпению. Но ведь то, что мы торопили, и было нашей жизнью!..
Лукоянов взял в руки начатое Толмачевым еще вечером письмо и прочел первые строки:
«Пермь, 25 октября 1917 года. Здесь изменений мало... Много митингов... Но не этим полна голова, хотя возня с ними и отнимает целый день. Революция идет к девятому валу. Столкновение в форме «захвата» или «восстания» неизбежно и, по-моему, нужно. Может быть, уже началось...»
И Федор невольно подумал: «Как тонко надо чувствовать время, чтобы так писать! Неужели и впрямь началось?..»
Весть о победе вооруженного восстания в Петрограде телеграф принес в город 26 октября 1917 года во второй половине дня.
В Перми состоялся митинг рабочих и солдат. Федору Лукоянову как начальнику штаба Красной гвардии предстояло сделать два срочных дела: организовать охрану митинга и отредактировать первый номер большевистской газеты «Пролетарское знамя», руководить которой ему поручил окружной комитет большевиков. Репортерская заметка донесла до нас подробности событий: «Днем по городу пронеслась молва о питерских событиях. Смутно, сбивчиво, из уст в уста передавались последние известия. Хотелось проверить, узнать. И невольно многие вспомнили о трамвайном парке... Всех охотников до речей собралось не менее полутора тысяч».
Митинг проходил в Разгуляе — в трамвайном парке. Высокое здание из красного кирпича выделялось среди деревянных домишек рабочей слободки. В огромное помещение с двух сторон вели по восемь высоких дверей. Под потолком ярко горели электрические лампы.
Расставив красногвардейцев с винтовками у всех открытых дверей, Федор поднялся к Николаю Толмачеву на штабель сложенных рельсов. Они с нескрываемым восторгом окинули взглядом гудящую толпу. И когда мест в зале уже не осталось, с грохотом закрылась последняя, шестнадцатая, дверь. Зал притих, насторожился.
Подойдя к краю стального помоста, Николай не сказал, а скорее выкрикнул:
— Товарищи! Вчера в Петрограде восставшие рабочие, солдаты и матросы штурмом взяли Зимний дворец. Министры буржуазного Временного правительства арестованы. Вся власть в столице перешла в руки пролетариата...
— Скажи лучше, когда Пермский Совет временных комиссаров из города выгонит? — гаркнул что есть мочи раненый солдат, словно боясь, что его могут не услышать.
— Это зависит прежде всего от вас, товарищи солдаты и рабочие! Вы должны ставить эти вопросы и требовать их выполнения...
Потом выступали другие ораторы.
Один из них — эсер Шварц в модном пальто с бархатным воротником — заявил, что Советам не надо торопиться с захватом власти, так как это может вызвать беспорядки. На него зашикали, и он, опираясь на трость, осторожно спустился с помоста.
Слово взял матрос из Ревеля, невесть каким образом оказавшийся в тот вечер в Перми.
Читать дальше