Борис Соколов - Абхазская повесть

— Вы их после катастрофы не видели?

— Нет, они не появлялись.

— Кто-нибудь вас вызывал, допрашивал?

— Никто, — ответила Маро.

— А куда же портфель погибшего девался?

— Откуда же мне знать?

Больше ничего она, видимо, не знала. Дробышев поблагодарил за беседу.

— Пожалуйста, — сказала она, улыбаясь, — если надумаете, приходите сюда вечером, — продолжала Маро, впадая в привычный наигранно-веселый тон разбитной официантки.

Дробышев решил продолжать свои поиски. О его приезде и беседах уже стало известно сотрудникам местного оперпункта, и, когда он попросил их найти носильщика Нико, несколько человек бросились выполнять его просьбу. Не прошло и двадцати минут, в течение которых он успел просмотреть запись о происшествии в книге дежурного, как длинный и сухопарый носильщик уже сидел перед ним. В небольшой комнате оперпункта собрались сотрудники, свободные от дежурства, и с люботытством наблюдали за Дробышевым. Разговаривать в такой обстановке было трудно, но Федору не хотелось обижать их, и он, положив перед собой блокнот, начал опрос.

Нико объяснил, что он видел, как через тамбур товарного перелезли трое. Один из них был очень пьян, и двое других его поддерживали. Вагоны закрывали свет перронных фонарей, на пути было темновато, и он не смог рассмотреть людей, да это его и не интересовало. Чего-чего, а пьяных на станции хватало. На пути он находился, чтобы встречать пассажиров, — это его обязанность. Но как только мимо него прошел электровоз и поравнялся с этими тремя, он услышал крик, скрип и скрежет тормозов. Когда он подбежал к вагону, под колесами которого лежал человек, около уже никого не было.

— А те двое, которые поддерживали пьяного? — перебил носильщика Дробышев.

Нико пожал плечами.

— Их не было. Я на это сразу и не обратил внимания. Потом начали подбегать люди: машинист, пассажиры. Возможно, эти люди были в толпе, но меня окликнул пассажир, и я понес вещи.

— Нашли ли портфель? — поинтересовался Дробышев.

— Да, я видел черный портфель, он лежал на путях. Его подобрали и сдали в оперпункт.

«Пусть думают, что меня беспокоят документы», — подумал Федор и повернулся к дежурному.

— Где же портфель?

— Отправлен вместе с телом в Тифлис, — ответил тот.

Ближайший обратный поезд на Ново-Сенаки шел в одиннадцать вечера. В оставшиеся до отхода поезда два часа Дробышев решил побродить по городу. Он уже направился к выходу, но к нему подошел сотрудник оперпункта и сказал, что его вызывает Сухум. Взяв трубку, Федор услышал голос Чиверадзе.

— Что ты там шумишь? — спросил Иван Александрович. Он добавил иронически: — Даже Тифлис всполошил! — Чиверадзе помолчал. — Первым же поездом возвращайся домой, — строго закончил он.

Проходя мимо буфета, Дробышев вспомнил, что с утра ничего не ел, и зашел в зал. Почти все столы были заняты. Буфетчик, увидев его, улыбнулся как старому знакомому и помахал рукой. Пробираясь к свободному столику, Федор столкнулся с Маро. Она побледнела, и пройдя вплотную, шепнула, чтобы он прошел в угол к ее столику. Как только он сел, она подошла и, протянув карточку, вполголоса сказала:

— Мне надо вам что-то сказать. — Первый раз она не улыбнулась. — Быстро идите на улицу. Я выйду за вами.

Голос ее был тревожен. У Федора пропало желание есть, он встал и направился к выходу. Обернувшись в дверях, увидел, что Маро испуганно оглядела зал и смотрит на него. Спустившись по лестнице на площадь, Дробышев завернул за неосвещенный угол — оттуда ему был хорошо виден вокзал — и приготовился ждать. Не прошло и минуты, как он увидел вышедшую Маро. Она быстро спустилась по лестнице и, перебежав площадь, юркнула за угол, где ее ждал Дробышев, схватила ничего не понимающего Федора за руку и быстро зашептала, что через час после их беседы в зале появился один из тех, кто сидел с погибшим. Отозвав ее в сторону, он спросил, о чем она говорила с приезжим русским. Она сделала вид, что не узнала его, и ответила, что русский спрашивал, не вспомнит ли она людей, которые были на вокзале с убитым, а она будто бы сказала русскому, что за день у нее перед глазами проходит много народу и она не помнит, кто сидел за ее столиком. Неизвестный, видимо, успокоился, но все же предупредил, чтобы она держала язык за зубами, потому что русский уедет, а она останется!

Невры Маро сдали и она заплакала.

Дробышев смотрел и думал: «Никуда я не уеду отсюда, пока не разберусь до конца! Убили Самушия ведь, — решил он, — убили, чтобы не выдал других. Кто эти двое? Один здесь. А другой?»