Дэниел Сильва - Под конвоем лжи

Она и впрямь не могла решить, что ей делать. До ее дома в Ипсвиче было более пяти миль — слишком далеко для прогулки. Ночь только начиналась, и на дороге еще продолжалось движение. Возможно, кто-нибудь согласится ее подвезти.

Вздох у нее получился все же очень тяжелым. Облачко тумана повисло перед губами, но тут же улетело прочь, подхваченное порывом холодного ветра с болот. По небу неслись клочковатые тучи, то и дело закрывавшие яркую, почти полную луну. Беатрис вскинула голову и увидела вокруг ночного светила блестящий круг — гало, — говорящий о наступлении мороза. Она впервые ощутила холод, и ее непроизвольно передернуло.

Она подхватила с земли свои вещи: кожаный рюкзак, чехол с холстами и сложенный и перевязанный ремешком видавший виды мольберт. Она провела весь день, делая этюды долины реки Оруэлл. Живопись была ее единственной любовью, а пейзажи восточной Англии — единственным объектом интересов. Следствием этого являлось наличие частых повторений в ее работах. Матери Беатрис нравилось видеть на живописных полотнах людей — уличные сценки, переполненные кафе. Однажды она даже предложила дочери пожить некоторое время во Франции, чтобы усовершенствоваться в живописи. Беатрис отказалась. Она любила эти болотистые равнины, дамбы, протоки и плесы, трясины, раскинувшиеся к северу от Кембриджа, и холмистые пастбища Суффолка.

Но делать было нечего, и она, преодолевая неохоту, направилась в сторону дома. Несмотря на груз, она в бодром темпе шла по обочине дороги. Она носила мужскую хлопчатобумажную рубаху, измазанную, как и руки хозяйки, красками, толстый свитер, в котором она сама казалась себе похожей на игрушечного мишку, драповое пальто со слишком длинными рукавами и брюки, заправленные в ботинки-веллингтоны. Вскоре она вышла из области досягаемости желтого искусственного освещения, и ее поглотила темнота. Она шла во мраке по пустой сельской дороге, не испытывая никаких дурных предчувствий. Ее мать, постоянно переживавшая из-за продолжительных одиноких прогулок дочери, не раз предостерегала ее насчет опасности подвергнуться нападению насильника. Беатрис же воспринимала такую опасность как нечто совершенно невероятное.

Она вновь почувствовала озноб и подумала о своем доме, большом доме на окраине Ипсвича, доставшемся ей по наследству после смерти матери. За домом, в конце аллеи, она выстроила студию, оснащенную множеством осветительных приборов, и проводила там большую часть времени. Для нее не было ничего необычного в том, чтобы провести день, а то и два, не перемолвившись ни словом с кем-либо.

Все это, и много больше того, было известно ее убийце.

Не прошло и пяти минут, как Беатрис услышала за спиной рокот мотора. Какой-нибудь торговец, подумала она. Судя по хриплому неровному звуку, старый грузовичок. Беатрис смотрела, как лучи фар, словно свет восходящего солнца, все ярче и ярче озаряли траву по обеим сторонам шоссе. Она услышала, как двигатель сбросил газ, и машина поехала накатом. Она ощутила порыв ветра, когда машина обогнала ее. Почуяла вонь выхлопа.

А потом она увидела, как машина свернула к обочине и остановилась.

Рука, отчетливо видимая в ярком лунном свете, показалась Беатрис странной. Рука высунулась из водительского окна фургона через секунду после того, как машина остановилась, и сделала безошибочно узнаваемый жест, приглашая ее в машину. На руке, отметила Беатрис, была большая кожаная перчатка из тех, что носят рабочие, которым приходится иметь дело с большими тяжестями. И одежда — рабочий комбинезон, вероятно, темно-синий.

Рука поманила ее еще раз. И снова Беатрис заметила, что в движении было что-то не так. Она была художницей, а хорошие художники кое-что понимают в движениях и очертаниях. Она успела заметить кое-что еще. Когда рука пошевелилась, то в разрыве между перчаткой и рукавом появилась часть запястья. Даже при слабом лунном свете Беатрис сумела рассмотреть, что кожа была бледной и безволосой — совершенно не такой, какими бывают руки рабочих, — а само запястье оказалось удивительно изящным.

И все же она совершенно не встревожилась. Напротив, она ускорила шаги и оказалась рядом с пассажирской дверью. Открыла дверь, положила вещи на пол перед сиденьем. Лишь после этого она впервые подняла голову и заметила, что водителя нет на месте.

В самые последние секунды своей осознанной жизни Беатрис Пимм успела задать себе вопрос, зачем кому бы то ни было использовать фургон для перевозки мотоцикла. Он стоял в задней части кузова, прислоненный к стене, а рядом лежали две канистры бензина.