Джон Ле Карре - Такой же предатель, как мы

Перри задумывается, как будто перед ним сидит экзаменатор — именно так он начинает воспринимать Гектора.

— Гнев? — предполагает он. — Дима сердит на кого-то, о ком нам пока неизвестно?

— Продолжайте, — приказывает Гектор.

— Отчаяние. Тоже по не определенным пока причинам.

— Как насчет лютой ненависти? Хорошая штука, — настаивает Гектор.

— Такое ощущение, что дойдет и до нее.

— Месть?

— Отчасти, несомненно, — соглашается Перри.

— Расчет? Душевный раздрай? Звериная хитрость? Подумайте хорошенько! — Гектор говорит как будто шутя, но ответы получает искренние.

— Все вышеперечисленное.

— Может быть, стыд? Отвращение к самому себе? Что-нибудь такое?

Перри, застигнутый врасплох, задумывается, хмурится, смотрит по сторонам.

— Да, — отвечает он устало. — Да. Стыд. Стыд отступника. Ему было неловко иметь со мной дело. Он стыдился своего предательства. Потому и хвастался.

— Я настоящий ясновидец, — удовлетворенно заключает Гектор. — Кого угодно спросите.

Перри в этом не нуждается.

Он описывает долгие минуты молчания, искаженное лицо Димы в полумраке — и как тот наливает водки, пьет, вытирает лоб, ухмыляется, злобно зыркает на Перри, словно не понимает, зачем он здесь, потом тянет руку и хватает его за колено, как бы говоря «слушай внимательно», затем разжимает пальцы и вновь забывает о собеседнике. Наконец, с откровенным подозрением в голосе, Дима грозно задает вопрос, на который обязательно нужно ответить, прежде чем речь зайдет о чем-либо другом.

— Видел мою Наташу?

Да, Перри видел его Наташу.

— Красивая?

Перри охотно заверяет Диму, что его дочь и впрямь очень красива.

— Десять, двенадцать книг в неделю, ей все мало. Читает и читает. Хотел бы ты таких студентов побольше? Наверное, был бы счастлив.

Перри подтверждает, что он действительно был бы счастлив.

— Ездит верхом, танцует балет. На лыжах катается, как птичка. Я тебе кое-что скажу. Про ее мать. Она умерла. Я ее любил. Понятно?

Перри сочувственно хмыкает.

— Может быть, у меня слишком много женщин. Но некоторым мужчинам так нужно. А хорошие женщины — они хотят быть единственными. Когда трахаешь кого попало, они просто с ума сходят. Жаль.

Жаль, соглашается Перри.

— Господи, Профессор. — Дима подается вперед и тычет его в колено указательным пальцем. — Наташина мать. Я ее любил. Так любил, что чуть не сдох, слышишь ты? Так любил, что все внутри горело — яйца, сердце, мозги, душа. Жил ради этой любви. — Он проводит тыльной стороной ладони по губам, бормочет: «красивая, как твоя Гейл», снова отпивает из бутылки и продолжает: — Муж, сукин сын, убил ее. Знаешь почему?

Нет, Перри понятия не имеет, за что сукин сын, муж Наташиной матери, убил свою жену, но он ждет ответа. Возможно, ответ прост: Перри всего-навсего очутился в дурдоме.

— Наташа — она от меня. Ее мать не умеет врать, она говорит мужу об этом, он ее убивает. Однажды я его найду. И убью. Не из пистолета. Вот этим.

Он вытягивает свои на удивление изящные руки, демонстрируя их Перри. Тот разглядывает их с должным восхищением.

— Моя Наташа идет учиться в Итон. Скажи своим шпионам. Или никакой сделки.

На долю секунды в этой сорвавшейся с цепи реальности Перри ощущает твердую почву под ногами.

— Я совсем не уверен, что в Итон принимают девочек, — осторожно возражает он.

— Я заплачу. Много. Подарю им бассейн. Не проблема.

— Даже в этом случае, сомневаюсь, что ради нее они изменят правила.

— А куда ж ей тогда? — в отчаянии спрашивает Дима, как будто это лично Перри, а не учебное заведение, чинит ему препятствия.

— Например, в Роудин-Скул. Это женский вариант Итона.

— Лучшая школа в Англии?

— По мнению многих.

— Дети ученых? Лордов? Номенклатура?

— Это школа для детей из высших слоев британского общества, скажем так.

— Дорого стоит?

— Очень дорого.

Дима удовлетворен лишь частично.

— Ну ладно, — рычит он. — Когда будем договариваться с твоими шпионами, первое условие — Роудин-Скул.

Гектор разевает рот. Он удивленно смотрит на Перри, потом на Люка, потом снова на Перри. В откровенном недоумении проводит рукой по встрепанным седым волосам.

— Твою налево, — бормочет он. — А своих сыновей Дима заодно не хочет пристроить в Королевскую конную гвардию? Ну и что вы ему сказали?

— Пообещал сделать все возможное, — отвечает Перри, чувствуя, что становится на сторону Димы. — Это старая добрая Англия, которую он, как ему кажется, любит. Что еще я должен был сказать?