Джон Ле Карре - Такой же предатель, как мы

— Молодые телочки, — объясняю я. — Их поят саке и лучшим пивом. Каждый вечер массируют живот, чтобы должным образом подготовить к бойне. Эта технология — интеллектуальная собственность, — добавляю я, хотя сомневаюсь, что Перри слушает. — Мы возбудили против них дело и выиграли.

Я засыпаю, и мне снится пророческий сон, черно-белый, как пленки сороковых годов. Я в России, где с маленькими детьми случаются всякие беды.

Над Гейл сгущаются тучи — и в подвале тоже заметно потемнело. День меркнет, и тусклая лампа на потолке, над столом, горит все слабее, а кирпичные стены сделались черными. Шум транспорта на улице затихает, и мимо матовых окон все реже мелькают ноги прохожих. Массивный, добродушный Олли, уже без берета, принес четыре чашки чаю и тарелку печенья и исчез.

Хотя это тот же самый Олли, который недавно вез их в черном такси от дома Гейл, становится понятно, что он не настоящий таксист, несмотря на значок, приколотый к широкой груди. Олли, по словам Люка, «удерживает нас на узкой тропе добродетели», но Гейл сомневается. Шотландская кальвинистка не нуждается в наставнике-моралисте, а что касается жокея с блудливым взглядом и обаянием истинного джентльмена — то ему уже слишком поздно.

И потом, Олли, по мнению Гейл, для настоящего слуги чересчур редко попадается на глаза. Также ее озадачивает его сережка — это сексуальный сигнал или просто украшение? И голос — когда Олли разговаривал с ними через домофон на Примроуз-Хилл, Гейл решила, что он стопроцентный кокни. Но когда в такси он принялся болтать об отвратительной погоде в мае — «и это после такого дивного апреля, господи, да ведь все цветы полегли от вчерашнего ливня!» — Гейл уловила иностранные интонации, и вдобавок шофера начал подводить синтаксис. Какой же язык ему родной? Греческий? Турецкий? Иврит? Или голос, как и сережка, — это трюк, к которому Олли прибегает, чтобы дурачить простаков?

Гейл жалеет, что подписала дурацкий договор о неразглашении. И что это сделал Перри. Он не просто подписал — он охотно вступил в игру.

В пятницу молодая индийская чета собиралась покинуть Антигуа. Поэтому они договорились сыграть пять сетов вместо обычных трех — и в результате снова пропустили завтрак.

— Тогда мы решили пойти искупаться и, может быть, перекусить на пляже, если проголодаемся. Мы отправились в наиболее людный конец пляжа — обычно мы там не бывали, но нам приглянулся бар «Кораблекрушение».

Гейл хорошо знаком этот спокойный голос. Перри — английский учитель. Факты и короткие фразы. Никаких абстракций. Пусть история разворачивается как бы сама собой.

На пляже они устроились под зонтиком и разложили вещи, рассказывает Перри. Они направлялись к воде, когда под табличкой «Парковка запрещена» остановился микроавтобус с затемненными стеклами. Сначала из машины появился белобрысый телохранитель, затем — один из зрителей пресловутого матча, тот, что в шотландском берете с помпоном. На сей раз он был в шортах и желтой кожаной жилетке, но берет и теперь торчал на макушке как прибитый. За ним вылезла Элспет, жена Амброза, потом — резиновый крокодил с разинутой пастью и, наконец, Катя, перечисляет Перри, щеголяя своей прекрасной памятью. Вслед за Катей показался огромный красный мяч, на котором была нарисована улыбающаяся рожица. Мяч принадлежал Ире, одетой, как и сестра, в пляжное платьице.

Последней вышла Наташа, говорит Перри — а значит, пора вступить Гейл. Наташа — моя забота, не твоя.

— Она показалась лишь после драматической паузы, когда мы уже решили, что в машине больше никого не осталось, — подхватывает Гейл. — В эффектном наряде: китайская шляпа, похожая на абажур, шелковое платье с деревянными пуговицами, греческие сандалии с ремешками на лодыжках. И с неизменным томиком в кожаном переплете. Осторожно пройдя по песку — чтобы все видели, — она уселась в томной позе под самым дальним зонтиком и с убийственно серьезным видом погрузилась в чтение. Правильно, Перри?

— Раз ты так говоришь… — неловко отзывается тот и откидывается на спинку стула, как бы пытаясь отмежеваться от Гейл.

— Да, говорю. Но самое странное, самое жуткое, — резким тоном продолжает Гейл, как только Наташа, слава богу, остается позади, — это то, что все, дети и взрослые, действовали словно по сценарию.

Белобрысый охранник зашагал к бару за банкой рутбира, которую растянул на два часа, говорит Гейл, не желая упускать инициативу. Человек в берете — если верить Марку, один из многочисленных Диминых кузенов из Перми (такой город в России), — невзирая на свои внушительные размеры, вскарабкался по шаткой лесенке на спасательную вышку, вытащил из недр жилета спасательный круг, надул его и уселся — возможно, он страдал геморроем. Девочки с резиновым крокодилом и мячом и пышнотелая Элспет с объемистой корзинкой побрели по песчаному склону, где устроились Перри и Гейл.