Лев Златкин - Охота на мух. Вновь распятый

— Я еще хочу, а ты уходи, мать пришла, ты ее сегодня оставишь с носом.

— Плохо ты свою мать знаешь, джигит!

Исмаил-паша шкодливо шагнул за дверь, а Мир-Джавад остался с Дильбер…

Вечером родители Дильбер застали свою бесстыжую дочь в объятиях Хасана, они спали. Пришлось назначать свадьбу. Хасан был так рад этому, так счастлив, что бросался на шею Мир-Джаваду и клялся в вечной дружбе ему…

Мир-Джавад разлил по стаканам чай и задумался, как бы ему самому избавиться от чаепития.

— Пойди, принеси, — приказал он шоферу, — франкский коньяк. За встречу мужчины должны пить коньяк. Это пусть женщины пьют чай, а мы сначала согреемся другим.

Шофер рад был стараться. Рассчитывая, что и ему нальют, он опрометью бросился выполнять поручение. Но сардар Али от коньяка отказался.

— Я вина не пью!

— Вай, какой правоверный мусульманин! Отнесешь мулле пару монет, он тебе все грехи отпустит на неделю вперед.

— К мулле не хожу.

— Али, совсем плохо, с другом не хочешь выпить.

— Я лучше чаю, ты же сам говоришь, такого мы никогда не пили…

Мир-Джавад налил все же ему, несмотря ни на какие возражения, коньяк.

— Пусть стоит, захочешь, выпьешь.

Но сардар Али к коньяку не притронулся, а стал пить чай.

— Высший сорт! — похвалил он, отпив глоток.

— Пей, у меня много, если хочешь, оставлю тебе пачку.

Мир-Джавад выпили с шофером «за здоровье присутствующих». А сардар Али, вдова с дочерью пили чай… Но недолго. Скоро снотворное подействовало. Мир-Джавад с удовлетворением смотрел на распростертые тела. Шофер застыл от ужаса.

— Ты отравил их? — сиплым голосом спросил он Мир-Джавада.

— Ерунду говоришь, клянусь отца! Ты что, не слышишь, как вдова храпит?

— Вижу! — спокойно вздохнул шофер.

— Я тоже вижу, что она тебе понравилась, бери ее, унеси в другую комнату, что хочешь с нею делай полчаса, потом одень, как было, и ко мне с фотоаппаратом…

Шофер взял на руки вдову и унес в соседнюю комнату. А Мир-Джавад медленно, смакуя каждую деталь, раздел Гюли и грубо изнасиловал податливое бесчувственное тело, затем быстро раздел сардара Али, положил рядом с дочерью вдовы и вымазал кровью: «теперь скажи, что это не ты обидел маленькую девочку»… Сардар Али простонал во сне. «Стони, стони, утром плакать будешь»… Мир-Джавад застыл, впившись взглядом в обнаженную красоту Гюли. «Захватить с собой в город?.. Нельзя, опасна, что-нибудь не так скажет и все испортит, уберут сардара Али, тогда попробую». Но глаза его жадно ласкали обнаженное, опозоренное им тело несовершеннолетней девочки.

В комнату с одетой вдовой на руках вошел шофер. Мир-Джавад тихо зашипел:

— Осел, я тебе велел с фотоаппаратом, а не со вдовой вернуться. Брось ее в соседней комнате, осторожно бросай, без шума, и быстро приходи с фотоаппаратом, моим уже холодно, ночи не летние, сам понимаешь.

Шофер заторопился. Осторожно положив вдову в соседней комнате, он побежал к машине за фотоаппаратом. Когда вернулся, Мир-Джавад также зашипел на него:

— Осел, как в темноте снимать будешь? Ты что, вредитель?

Шофер посмотрел на три горевшие свечи в старинном, невесть как попавшем в такое захолустье подсвечнике и понял, что света действительно мало. Принести вспышку и приладить ее к фотоаппарату было минутным делом…

Мир-Джавад прикладывал в разных позах, каким он только научился в своей жизни, голые малоподвижные тела Гюли и сардара Али, а шофер аккуратно их фотографировал. Он с детства был послушным, а послушные, как он усвоил, неплохо живут, ему приказали выполнять любое поручение этого юноши, он выполняет, ему приказали следить за ним в оба глаза, он следит.

Шофер заснял всю пленку, но Мир-Джавад заставил его зарядить вторую кассету.

— Снимай, не ленись. А вдруг испорченная пленка, все дело загубим, мало что зарубежная, за границей опасные сицилисты и вредители, только и мечтают, как бы нашей горной державе ущерб причинить.

Шофер послушно зарядил и отщелкал вторую кассету. Глаза его разгорелись на Гюли, он направился было к ней, но Мир-Джавад отправил его к вдове.

— Не пристраивайся! Вдова — тоже человек, ласку заслужила, как нас принимает, как принимает, послушай.

Шофер, злобно сверкнув глазами, что в темноте не было заметно, покорно ушел к вдове, а Мир-Джавад задул огонь свечей и целый час согревал озябшее тело Гюли.

— Какая красота, — радовался Мир-Джавад, — разве достоин этот жалкий виллайят иметь у себя такую красавицу? Ни за что не оставлю здесь!