Инна Тронина - Операция «Купюра»

– У Севы ночью погиб брат, – объяснил Александр. – Бандиты расстреляли из автоматов, причём прямо у него на глазах.

– Что ты говоришь, Алик?! – Лев Бернардович поспешно схватил Грачёва под руку, провёл в комнату, как больного. – Вот кресло, садитесь, прошу вас… Да что же такое творится-то? Алик, почему ты сразу мне не сказал? А то мы тут стоим, болтаем, а человек страдает. Сева, вы прилечь не хотите? У вас очень усталый вид. Давайте-ка вот сюда, на тахту… – Он говорил быстро, и в то же время тихо, сердечно, даже нежно.

Сашин папа сразу же стал обращаться с гостем так, будто и он был, по крайней мере, ранен. Уложил его на тахту, накрыл пледом, одеялом, и аккуратно поставил коротко обрезанные валенки. В домашних тапках было очень холодно, и всё семейство утеплялось, как могло.

Грачёву было очень неудобно, что он своим появлением заставил старика напрягаться, нервничать, но говорить что-то, извиняться не было сил. Как только Лев Бернардович эти морозы пережил, пусть даже периодически отъезжая в тепло, к дочери, на Светлановский? А вообще-то квартира роскошная, наверное, господская. Потолки с лепными украшениями, высокие, узкие окна, большие комнаты. Только лампочки в люстре почему-то показались Всеволоду чёрными, и он торопливо прикрыл глаза.

– Алик, что же ты стоишь? – повернулся старик к сыну. – Согрей чайку, да и поужинать надо. Сева, как насчёт чаю с малиной? Всё своё, из Токсова, Соня варила. А?

– Нет, спасибо, не нужно. – Тоска буквально схватила Грачёва за горло.

Саша ушёл, а Лев Бернардович уселся рядом с тахтой на стул и совершенно откровенно принялся следить за тем, чтобы гость ничего с собой не сделал. Он словно прочитал мысли Грачёва, потому что Сашка не имел возможности его предупредить – отец и сын всё время были на виду.

Старик спрашивал, как здоровье Ларисы Мстиславны и бабушки, интересовался успехами Дарьи в училище при Консерватории. Вопросов, касающихся Михаила, он не задавал – мешала деликатность, но всё время о нём помнил. Всеволод же никак не мог понять, что конкретно его раздражает. Разумеется, на первом месте стояла трагедия в Шувалово, но было и ещё что-то, пока неуловимое. Мозг скребла какая-то маленькая, но острая соринка, и добраться до неё, вытащить Грачёв никак не мог.

Вроде, всё в порядке, люди сочувствуют. Но даже милейший старичок в пуловере и в унтах вызывает горькую досаду. Жалко его, негоже устраивать криминальные эксцессы в квартире – он ведь добра желает. Но по какой же дьявольской прихоти участие вызывает отвращение, желание немедленно свести счёты с жизнью? Грачёв вдруг почувствовал, что пистолет вскоре будет не нужен – дыхание прекратится и так. Нет больше сил. Нет, и всё…

Вошёл Саша на цыпочках, шёпотом спросил:

– Папа, ты в туалет не хочешь? А я пока посижу здесь.

– Нет, сыночка. Разве я сам не знаю, когда мне в туалет надо? – мягко возразил Лев Бернардович.

Грачёв взглянул на их скорбные лица. Печальные взгляды и тихие вздохи окончательно добили его. На гостя смотрели, как на неизлечимо больного или мёртвого, и это сводило с ума, леденило кровь. При такой температуре казалось, что лежишь уже в гробу, и около тебя сидит священник. Да, кажется, Сашка говорил, что Лев Бернардович – сын раввина.

В это время Минц-младший заметил, что его папа обут в унты, и ужаснулся:

– Неужели ты на стеллаж лазил сегодня? Унты же там лежали!

– Ну и что? Когда Володя меня привёз, решил надеть. Сейчас-то потеплее стало, а тогда вообще – как в погребе. Решил к твоему приезду немного подготовиться, чтобы сразу можно было сесть за стол…

– Папа, тебе же нельзя на табуретку, Господи! Ну, попросил бы меня слазить… А вдруг ты упал, и теперь скрываешь?! – Саша побледнел и задрожал.

– Сыночка!.. – взмолился старик.

В это время засвистел чайник, и Саша убежал на кухню. А Всеволод вдруг внезапно понял, что именно раздражает его в Сашке, а заодно – и в его папе. Понял и решил произвести эксперимент тотчас же – он не любил долго раскачиваться.

Всеволод уселся на тахте, спустил ноги на пол. Старик немедленно встрепенулся.

– Холодно лежать? Да-да, ужасно! У нас всю зиму не топят. Вы, наверное, видели – Большой проспект перекопали и бросили. Я чуть ли не каждую неделю обращаюсь в различные инстанции, но хоть бы что-то сдвинулось с места!.. Вот, – Лев Бернардович подошёл к письменному столу, раскрыл папку с письмами из ЖЭКа и прочих органов власти. – Целую кучу накопил, а девать некуда. И даже камин затопить нельзя – пожарные запретили.