Пьер Реми - Бессмертный город

Старец вспомнил друзей по Н., из которых в живых не осталось уже никого. Среди них был поэт — гордость литературы родного края, герой Сопротивления, чьим именем была названа одна из городских площадей; скульптор, прославившийся огромными мраморными глыбами, которые устанавливались в парках вокруг вилл на холмах, а также одна молодая женщина, по словам патрона, божественно игравшая на скрипке, — смерть не пощадила и ее.

— Видите, все мои тамошние друзья отошли в мир иной, может, поэтому у меня их так много! — проговорил он, засмеявшись.

Смех его не был грустным, но Жюльен подумал, что старик, сидящий рядом с ним на диване, обтянутом белой кожей, и вправду очень стар. Все с тем же веселым, чуть ли не радостным видом перебрав в памяти еще несколько имен умерших друзей — писателей, философов, — он провел рукой по лбу, как бы стирая с него нечто гнетущее — жест этот благодаря телевидению был хорошо знаком, — а затем посерьезнел.

— Миссия, которую я вам поручаю, чрезвычайно деликатного свойства, вы сами в том убедитесь на месте. Множество дружеских нитей связывает Н. с Францией, и по тем причинам, которые назвал вам Депен, я придаю исключительную важность упрочению этих связей и этой дружбы.

Депен говорил лишь о культуре и равновесии в Европе, да и то в очень туманных выражениях; Жюльен надеялся, что его собеседник пояснит свою мысль, но тот ограничился повторением уже сказанного, только в еще более обобщенном виде. Однако во время разговора он не переставал разглядывать Жюльена с вниманием, казавшимся несоразмерным с банальностью произносимых слов. Вскоре Жюльен ощутил некоторую неловкость.

— Вы убедитесь, — продолжал старый политик, — Н. — непростой город, не похожий ни на один другой. И хотя Австрия, Италия, Франция и пытались по очереди оставить на нем свою печать, его собственный гений сумел так возвыситься над ничтожными притязаниями мимолетных визитеров, что даже отчасти присвоил их себе: Иосиф II, равно как Бонапарт, затем Наполеон, Гарибальди или Кавур [10] Кавур, Камилло Бонсо (1810 — 186!) — премьер-министр королевства Сардинского, а затем объединенной Италии. — эти имена звучат в названиях улиц города наравне с именами его великих граждан. Впрочем, я подозреваю, что те, кто решил дать имя завоевателя одному из проспектов города, хотели показать, что завоеватель не только не оккупировал и не разграбил его, а напротив, сам был завоеван городом, подобно тому как был им околдован я.

В голосе старого политика, которого считали до того нашпигованным классической культурой, что он ее якобы всю напрочь забыл, уже не было иронии, и Жюльену пришло в голову, что этот умудренный жизнью старец, дожидавшийся власти всю жизнь, чтобы насладиться ею в течение всего нескольких лет — всем был известен подтачивающий его недуг, — мечтает лишь об одном — чтобы его именем была названа площадь в городе Н.

Словно догадавшись о возникшем у собеседника неподобающем подозрении, председатель принял ледяной вид.

— Я вас задерживаю, господин консул, а время уже позднее. И кроме того, у вас могут быть дела в канун Рождества.

Между ними возникла вдруг такая дистанция, скорее такое желание подчеркнуть эту дистанцию, такое равнодушие по отношению к тому, кто в конечном итоге был всего лишь консулом в заштатном уголке Европы, со стороны того, кто влачил на своих плечах всю страну, что Жюльен поспешно поднялся. Неловкость, которую он ощущал, переросла в парализовавшее его страшное стеснение. Он выдавил несколько ничего не значащих слов. На этот раз председатель даже не шевельнулся; идя к двери, Жюльен затылком чувствовал взгляд, вобравший в себя всю мудрость мира и непомерную усталость. На улице Жюльену стало легче.

Но в поезде, уносившем его на другой день в Прованс, консул Франции в Н. все никак не мог взять в толк ни зачем главе правительства понадобилось самолично переговорить с ним, ни почему он так холодно с ним расстался, ни чему он обязан своим назначением.

В тот же вечер, выступая по телевизору с поздравлениями по поводу Рождества, глава правительства обещал вскоре покончить с безработицей, а также обеспечить рост экономики. Потом он заговорил о свободе и безопасности, после чего провел рукой по лбу, как бы отгоняя непрошеные образы, и в лирическом тоне описал радость, которая переполняет в этот вечер сердце почти каждого и которую каждый обязан разделить с теми, кому она неведома. Но выражение лица его при этом оставалось неподвижным, и улыбка, появившаяся в последние секунды выступления, казалась чересчур убедительной, чтобы быть чем-то иным, кроме гримасы лицевых мускулов.