Эту пылкую речь прервало появление в дверях секретаря, за которым следовала чопорная с виду особа с подносом, уставленным чашками.
— Ага, — возликовал министр, — Вот и чай! Отлично! А где печенье?
Перед началом чайной церемонии хозяин кабинета сделал следующее резюме:
— Мы утрясли кое-как эту проблему с оппозицией, и это дало мне повод сказать несколько соответствующих слов относительно господина Маршана: глубокие сожаления, нам будет так его не хватать и прочее. При этом французский посол дал понять, что в Париже хотят, чтобы шума было поменьше, и тут я их вполне понимаю. Оппозиция тоже согласилась проявить максимум спокойствия. Но тут этот старый дурень Дарби-Виллс встает и вопрошает: мол, понимает ли министр иностранных дел, то есть я, что некоторые из сегодняшних французских газет непременно забьют тревогу по поводу этого самоубийства и готов ли я предпринять какие-либо шаги в отношении государственной безопасности — ну и так далее. Я бы, честно говоря, на его слова наплевал, но беда в том, что старый осел абсолютно прав. Мы просто обязаны предпринять определенные шаги — именно в интересах государственной безопасности.
Он перевел дыхание и отхлебнул чаю.
— И ещё я должен передать вам то, что сказал посол. Он все это завуалировал на свой французский дипломатический манер, но смысл ясен как день. Если перевести это на нормальный язык, он имел в виду, что его правительству не понравилось бы, если бы мы начали докапываться до причин самоубийства Маршана. Держитесь, дескать, подальше от этого и не вздумайте совать нос в наши дела — вот как это прозвучало. Из чего я делаю вывод, что французы сильно нервничают. Боятся, видимо, черт знает до чего докопаться когда займутся подноготной Маршана. И я делаю ещё один вывод: не станут они этим вообще заниматься.
Он снова отхлебнул из чашки, сделав при этом властный жест рукой, как полицейский на улице, останавливающий поток машин, в знак того, что он не закончил.
— Мы с премьер-министром пришли к заключению, что не можем оставить это дело. У французов есть давняя традиция прятать концы в воду и не сообщать своим союзникам то, что, по их мнению, союзникам знать не следует. А мы должны использовать собственные возможности. — Он повернулся к Пабджою и спросил, указывая на меня:
— Это и есть ваш человек, Эндрью?
— Да, господин министр. Чарльз Кэри. Очень опытный сотрудник.
Министр устремил свое очарование непосредственно на меня.
— Вы получаете чертовски важное задание, молодой человек, — заявил он, — чертовски трудное. Чертовски срочное. Как уж вы его выполните под носом у французов — не моя, слава Богу, проблема. — Он прямо-таки просиял от удовольствия, что это не его проблема. — Но о чем я должен предупредить на чем я настаиваю: полная секретность, старина, абсолютно полная. Я бы не хотел никаких проколов, понятно? Чтобы, не приведи Господь, их посол не прискакал к нам. Ясно?
— Ясно, господин министр.
— Ладно. Теперь вы, Киллигрю. Что делается здесь, в Лондоне по этому поводу?
— Ведется расследование, господин министр. — Злоба, скопившаяся в душе Киллигрю, обратилась на министра, он даже не попытался смягчить или замаскировать её. Была в этом человеке какая-то извращенная честность.
— Можете что-нибудь сообщить нам, Киллигрю?
— Нет, сэр.
Потерпев таким образом полное поражение, министр обратился к остальным:
— Что слышно у вас, Алан?
— Ничего, господин министр, пока ничего, но мы работаем вместе с Эндрью Пабджоем и его людьми. Как только им понадобится помощь военного министерства, мы сделаем все, что сможем.
— Отлично. Это как раз то, чего бы мне хотелось, — чтобы ваши службы объединили усилия. — При этих словах министр взглянул на Киллигрю, но тот отнюдь не смутился и ответил столь же прямым взглядом. — Мой опыт подсказывает, что для служб безопасности взаимное сотрудничество трудно и непривычно. Вероятно, есть тому причины и Господу Богу они несомненно известны, но он как-то не удосужился растолковать их мне и я не раз испытывал жестокие разочарования по этому поводу. Однако надежда, как вы знаете, умирает последней, и я снова надеюсь, как и премьер-министр, что сотрудничество будет в известной мере достигнуто и никто из вас не подведет остальных. Приступайте к работе, господа.
Он обежал вокруг стола, пожал всем руки. Когда подошла моя очередь, он глянул на меня испытующе:
— Будьте осторожны, молодой человек, я в вашей профессии не разбираюсь, зато я политик, как вам известно. У меня нюх на неприятности. Французы милейшие люди, готовят отлично, умные, остроумные и все такое прочее, но тягаться с ними не дай Бог. Я уж нахлебался. Постарайтесь не заварить кашу.
Читать дальше