Олег Маркеев - Летальный исход

Хай-эндовские усилительные контуры тщательно воспроизводили каждый шум, записанный на пленку. Воздух шуршал от звучания старой граммофонной записи.

Николас слушал, закрыв глаза, вбирая в себя тревожные вибрации оркестра.

Неожиданно поток вагнеровских аккордов разорвал скрежет.

Николас вздрогнул.

Скрежет оборвался. Куда-то исчезло милое слуху потрескивание, пошла совершенно чистая запись.

— Крак, браг, бга, хвощь, хвощь, немощь, бга, бга, хвощь, тур, кра, морок, хвощь, — проскрипел мерзкий голос старика.

И сразу же вслед девятым валом ударил Вагнер.

Николас резко вдавил пальцем латунную кнопку. Музыка оборвалась.

— Какой-то заговор, — раздался за спиной голос девушки.

— Что? — Николас резко развернулся. — С чего ты взяла?

— Похоже на русский. «Немощь», «тур», «морок», «мрак» — это я разобрала. Что такое «хвощь» — не знаю.

— Какая-то дурацкая шутка, — проворчал он.

Во рту сделалось мерзко. А в ушах еще скрипел это противный стариковский голос.

Девушка пожала плечиком.

— Будешь?

Она трубочкой, свернутой из банкноты, указала на четыре белые «дорожки» порошка.

Ему вдруг до одури захотелось вычистить болотную слизь, скопившуюся под языком.

— Угощайся, я сейчас.

Николас бросился в ванную.

Из зеркала над раковиной на него глянуло лицо тридцатилетнего «золотого мальчика». Возможно, чуть более уставшего, чем требовали приличия. Но такой уж вечер выдался. Сплошная морока.

Он плеснул в стакан розовой жидкости, разбавил водой из-под крана. Набрал полный рот.

В этот момент желудок судорожно сжался. И воду вышибло изо рта, словно поршнем. По зеркалу поползли мутно-розовые разводы.

В новом приступе рвоты Николаса скрючило над раковиной. На полированную сталь вместе с желчной пеной хлынула кровь.

Он в страхе отшатнулся.

И тут такая резь полоснула по животу, что он свернулся в комок и рухнул на пол. Боль не отпускала. Казалось, что в животе беснуются оголодавшие крысы.

Спазм сдавил горло, задушив крик. Николас, борясь с удушьем, попробовал сдвинуть себя ближе к двери.

«Должна же она была услышать, как я грохнулся на пол. Должна! — отчаянно заметались в голове мысли. — Не могла не слышать! Я же умираю... Господи, как глупо!»

Он выпростал руку, силясь дотянуться до двери.

Новый спазм взорвался в животе. Показалось, что с размаху врезали солдатским ботинком. Николас захлебнулся беззвучным криком. Из распахнутого рта на белый кафель пола хлынула алая пена.

* * *

23 часа 04 минуты (время местное)

Детектив О’Конор окатил зареванную девушку профессионально холодным взглядом и поскреб плохо выбритый подбородок. На его языке жестов это означало крайнюю степень неудовольствия.

Его напарник, молодой и чистенький, как выпускник Гарварда, играл в «доброго следователя», старательно конспектируя в блокнот все, что вместе со слезами и соплями удавалось вытянуть из этой дурехи. Но О’Конор уже нутром чувствовал, девушка — полный тупик. В обоих качествах: как вероятный подозреваемый и единственный свидетель. За долгие годы работы в полиции он научился безошибочно, на глазок, оценивать вероятную степень соучастия в деле и возможную степень вины.

«Сто к одному, что эта кукла совершенно не при делах. Я очень удивлюсь, если это не так».

Он вздохнул, потому что нельзя было сплюнуть с досады, сунул в рот сигарету и покосолапил в ванную.

Там, посреди лужи застывающей крови все еще лежал труп. Рядом с ним на корточках сидел эксперт. Тропинку к трупу он вымостил толстыми журналами, которые пришлось бросить на пол, чтобы не вымазать ботинки в крови.

О’Конор устало прислонился к плечом к дверному косяку.

— Что у тебя, Джек?

Эксперт с треском сорвал резиновые перчатки. Поднял веснущатое лицо. Осклабился, показав лошадиные зубы.

— Фуа-гра*, — хохотнул он.

* — паштет из гусиной печени, деликатес французской кухни.

О’Конор чиркнул зажигалкой, затянулся сигаретой и выпустил дым через нос. Из ванной сочился удушливый запах засыхающей крови. К ее виду привыкнуть еще можно, к запаху — никогда. После первого же в своей карьере трупа О’Конор перестал пить молоко. В белковом сытном запахе он стал улавливать вот эти жирные и мерзкие нотки запаха недавней смерти.

— А если без еврейских хохмочек?

— Гы-гы… Просто образно выражаюсь, — не унялся эксперт.

«Слишком молод, чтобы притерпеться к виду смерти. Вот и дергается, как клоун», — отметил О’Конор.