Олег Маркеев - Неучтённый фактор

Все заняло не больше двух минут, но задумывалось и отрабатывалось неделю.

Когда Колыба вернулся, потирая натруженные кулаки, Максимов, получив прощальный пинок в зад, был вышвырнут из майорских аппартаментов на улицу. На свободу!

Утром в лагере не досчитались троих. По документам – отправленных домой личным распоряжением майора Колыбы.

Представив морду майора, который наверняка счел за благо шума не поднимать, а, может, даже и родил очередной необязательный к исполнению приказ, Максимов счастливо улыбнулся.

– Че щеришься? – Дядька воткнул в колоду топор и выпрямился, разминая затекшую спину.

– Да так. Люблю, когда дождик.

– Нашел что любить! А ну, подвинь задницу.

Он подтолкнул Максимова с подножки, полез в кабину и завозился там, предоставив всему двору любоваться своими стоптанными "партизанскими" сапогами и лоснящимися на заду галифе; достал неимоверной грязноты полотенце и, вытирая на ходу раскрасневшееся лицо, пошел к кухне.

Максимов стрельнул глазами в кабину. Под ватником лежала, ошибиться было невозможно, сумка с магазинами. Автомат был пристроен между сиденьями.

«Автомат резервисту не положен. Возит так, на всякий случай. Добыл где-то. Не мудренно, сидел бы я на тушенке, давно бы обзавелся танком. За тушенку можно купить все. Придется восстановить справедливость».

Максимов, сохраняя на лице невинно-счастливое выражение, положил ложку в миску и сунул руку под телогрейку. Пристроил подсумок под курткой.

Он быстро доел кашу и понес миску к кухне.

– Че? – Мужик, не стесняясь мокнувшей очереди, уписывал тушенку прямо из банки.

– Может добавки, а?

Услышав в ответ родное – "морда треснет", Максимов пристроил миску на подножку полевой кухни.

– На нет – и суда нет! Пока, мужик!

По Ленинградке, несмотря на ранний час, сновал народ. Максимов отметил, что заметно прибавилось молодежи – кончался сезон летней продразверстки.

Правда, специальным указом лето затянули до середины октября. Но календарные выкрутасы режима уже мало кого трогали. Власть крутилась как могла, а люди, как во все времена, пытались жить своей жизнью.

С возрастающим волнением он приближался к эстакаде на пересечении Ленинградки с Беговой. Максимов почувствовал, как внутри проснулась и стала легко трясти все тело нервная дрожь. Идти дальше было опасно.

Под курткой еще грелся подсумок с четырьмя магазинами. У резервиста-бедолаги наверняка что-то с головой, намылил где-то полный боекомплект, будто действительно собрался воевать. Магазины были настоящим богатством, но и неприятностей, если что, не оберешься. Но и без этого впереди ничего хорошего не ждало.

По внешнему периметру Второго кольца шла граница Особой зоны. Или "Района непосредственного президентского управления", как велеречиво называла это ублюдство официальная пропаганда. В народе говорили проще – "домен". Иногда "дом", отсюда всех счастливчиков, все еще живущих в Центре – "домушниками".

Поговаривали,что периодически проводились выселения, вернее, замена случайных "домушников" на проверенные кадры. Нынешний Первый, был ничем не лучше всех предыдущих правителей. Начиная с римских цезарей и мелких азиатских сатрапчиков, каждый создавал вокруг себя кольцо безопасности, живое кольцо из верных ему людей, их семей, телок, знакомых и прихлебателей. Любая власть превращает допущенных к кормушке в буфер между собой и народом. И Первый был в этом не оригинален.

Максимов замедлил шаг, стараясь не бросаться в глаза, стал быстрыми взглядами проверять знакомые ориентиры.

Два БТРа, сужавшие проезд под эстакадой до одного ряда, были на месте. Вдоль них прохаживалась охрана в черных комбинезонах президентской гвардии.

Перевел взгляд на здание гостиницы "Советская" и довольно ухмыльнулся. Во-первых, потому что у этого режима, как у всех предыдущих так и не дошли руки сменить явно идеологически вредное название гостиницы. А во-вторых, потому что два дня назад о н и оборудовали огневую точку на крыше, да забыли убрать мешок с цементом, так и торчал на верхней кромке крыши. Сегодня мешка не было. Но из едва приметной амбразуры поднимался прозрачный столбик пара. Мысленно прикинул сектор обстрела и опять усмехнулся. Он стоял в самом центре.

У э т и х , Максимов всегда называл тех, на другой стороне, "эти", раз и навсегда проведя незримую границу, что-то изменилось в дворцовых раскладах или окончательно поехала крыша. Домен с каждой неделей все больше и больше походил на крепость, готовую к осаде. От Большого Домена, как повелось, старались не отстать маленькие доменчики в провинции. По всей стране центры городов, захваченные новой номенклатурой, превращались в крепости. Феодальщина, едва прикрытая православным славословием и демагогией "славянского патриотизма", перла из всех щелей.