Ефим в прицеле покачал головой. Он догадался. Оптика увеличивала его губы, они шевельнулись, и я понял, что он громко, так, чтобы слышали шедшие рядом, говорит:
— Не делай этого, Бэзил, не делай… Не стреляй!
Наемный «Ситроен» удалось пристроить в подземной стоянке под сквериком в начале улицы Бабилон. Получив квиток, я вышел наверх и присел на скамейку, подставив лицо редкому в Париже мартовскому солнышку. На мраморной скульптуре, изображавшей грудастых матрон — варианты состарившейся «Свободы на баррикадах» — и льнущих к их жирным коленкам детишек, мазок красным фломастером выделялся кровоточащей раной. Сбор подтверждался.
Марика вышла из фотомагазина с пестрым альбомчиком отпечатанных фотографий, слишком ровно вышагивая на искусственных ногах, прикрытых, как и раньше, клешами. Цвет их, правда, изменился. Вместо черных она носила темно-зеленые. Лицо пополнело. Перчатки стильно ниспадали складками из-под укороченных рукавов оливкового жакета с серебрившимся на груди и манжетах мехом.
Я встал и помахал, чтобы она оставалась на тротуаре. По тому, как Марика оперлась на мою руку, я понял, что бедняжке пришлось немало пройти пешком. Она почти уравновешивала кожаный саквояж в моей другой руке.
— Придется сделать ещё три-четыре сотни шагов, — сказал я.
— Что делать! Такси из Парижа, похоже, уехали.
У неё прибавилось морщинок в уголках губ.
— Встреча в ресторане. Там рядом стоит или стояла, во всяком случае, китайская пагода. Сначала увидим ее… Вон и она! Напротив казарм национальной гвардии седьмого аррондисмана.
Заведение называлось «Королевский Вавилон». Тихое место. Рум знавал много таких.
Он и Дитер Пфлаум сидели перед рюмками с красным. Оба встали и неуклюже столкнулись руками у спинки стула для Марики. Смотрели на саквояж.
Когда расселись, я открыл его и выложил на стол три бумажных пакета с рисунком черепахи фломастером поверх обклеивающей их синей ленты. Вроде печати, удостоверяющей неприкосновенность упаковки. С некоторых пор я пользовался рисунком как подписью.
— Тут пять из десяти частей, упакованы по пакетам, — сказал я. — Две части тебе, Дитер. Одна тебе, Рум. Две части Марике.
— Почему не три? — спросила Марика.
К рюмке она не притронулась. Поджимала губы и беспрерывно перекладывала руки с колен на столик, потом обратно. В жестах сквозила шлайновская суетливость. Жакет вдруг напомнил о кожаном пальто Ефима. Мех казался дешевым.
— Столько Ефим заработал, — сказал я. — Вы, мадам, не в доле. Вы доверенный посланец. Не более. Еще возражения?
Свертки исчезли со столешницы.
Рум взвесил свой на квадратной лапище.
— Мелкими? — спросил он.
Я залпом выпил вино Дитера. Кажется, молодое «божоле». Единственное приятное ощущение за минуты тягостной посиделки. Наверное, всем хотелось уйти. Унести свое побыстрее.
— Неплохо все-таки сыграли, — сказал Дитер. — И ведь без общего плана. Ни о чем не договаривались. Каждый выдавал свое и по наитию… Вот ведь бывает же такое!
Дитер и в Легионе считался тронутым. Например, не справлял малую нужду под огнем в лежачем положении. Вставал, хотя бы и на колени, и поливал куст или стенку. Да ещё отворачивался от противника.
— Как в джазе, импровизировали, — деланно подхватил Рум. Он опять покачал сверток на лапе. Сумки у него не было. Наверное, так и поедет в метро со ста двадцатью пятью тысячами швейцарских франков в свертке на коленях. Наслаждаясь удачей. А мог не получить и франка…
Рума и бандитов, пришедших менять генерала, подбирал с полуострова на свой катер Ге-Пе. Рум скорректировал наводку болгарской «Пимы», первой миной из которой Ге-Пе накрыл на пляже группу Шлайна с Бахметьевым, а второй миной — Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца. Прямыми попаданиями.
Рум не дал перенести огонь на кусты, в которых я сидел со снайперкой.
Шлайн, который должен был получить от меня резиновую пулю, за секунду до взрывов ринулся по косогору наверх, на меня, выдергивая для виду нелепый «Стечкин». С развороченной спиной и перебитыми ногами, он оказался тяжелой ношей для бородатого очкарика, тащившего его по косе к машинам. Больше нести никого не пришлось… Но меня это не волновало тогда, а теперь не волнует и подавно. Не запланированный Ефимом и мною минометный выстрел Рума — счет для урегулирования между ним и Шлайном, не мой…
Когда я доковылял по косе к месту парковки, там стоял только «Опель» Шлайна. Ефима увез на «Вольво» эстонский очкарик с бородой. «Линкольн», я думаю, угнал ещё раньше водитель «Экзобанка».
Читать дальше