Валериан Скворцов - Шпион по найму

Полуобернувшись, я разглядел, что этот третий, присоединившийся к носителям белесых бакенбард, грузен, бородат, в старомодных, с огромными стеклами, очках. Борода и очки могли быть и естественным, и суррогатным камуфляжем.

— В части, касающейся меня, — ответил я, — могу. А если нет, то что?

— Со вчерашнего дня, — сказал третий, — в ящике моего рабочего стола лежит постановление о вашем аресте, господин Шемякин. Несколько убийств, разбойное нападение, шпионаж, участие в поджоге, переход государственной границы под чужим именем… Достаточно поводов, чтобы прокуратуре задуматься о необходимости защитить от вас конституционный порядок?

— Достаточно. Я не спрашиваю о ваших полномочиях. Но, как бы это сказать поделикатнее… У меня, знаете ли, вызывают сомнения мои собственные полномочия. Подобными согласованиями в этой стране, мне кажется, занимается исключительно господин Дубровин, не так ли?

— Так, — сказал бородатый очкарик.

— Тогда отчего разговор со мной?

— Контакт с Дубровиным утрачен.

— Что значит — утрачен?

— Это значит, что его больше нет… Приехали.

Он не оставил мне времени уточнить: нет Дубровина или нет контакта с ним? Водитель притормозил, перегнулся через меня и открыл дверцу. Предупредительно помог развернуть трость, когда я вытаскивал её. Они высадили меня против виллы Бургеров, отъехали на два десятка метров, уперлись в огромную, бесцветную в темноте «Вольво» и погасили габаритные огни. Бородатый очкарик в развалку, словно у него болели ноги, перебрался в «Вольво», и машина ушла.

У «девятки» двигатель работал. Они грелись. И собирались ждать.

Марина всплеснула руками и прижала ладони к губам, увидев мое лицо. Я спрятал трость за спину.

— Предъявить паспорт или сослаться на особые приметы? — спросил я.

— Да нет, все в порядке, опознаю и по битой роже. И не прячь костыль! Нога поражена ножевым, я знаю… Ты с таким конвоем подъехал! Лучшая идентификация. Я в окно наблюдала.

— Ты же их подослала. Разве не так? Большая шишка?

— Даже слишком. Для тебя. Таких не подошлешь, они сами приезжают. Но очень редко… Не думала, что он пожелает взглянуть на такую знаменитость как Бэзил Шемякин, авантюрье из Евразии… С тобой обошлись как с руководителем операции. По этим почестям можно заключить, что дела наконец-то пошли у тебя на лад?

— По вашей раскованности, мадам, можно заключить, что Рауля нет дома?

Она посмотрела мне в глаза. Я развел руками: капитулирую. И почувствовал недоброе. Наши свидания обычно развивались в обратном порядке — разговоры и колкости в конце.

Марина провела меня через гостиную к лестнице на второй этаж, подставив плечо, помогла подняться, в спальне усадила перед трюмо и выдвинула ящичек с кремами и мазями. Я закрыл глаза, отдаваясь ласке её пальцев. И тут же открыл, оглянулся.

— Если не ошибаюсь, это односпальная кровать? — спросил я.

— Мы с тобой умещались и на меньших лежаках.

— Марина, а где спит Рауль?

— По соседству. Там, где тебя уложили после побоища на шоссе у Керну.

— И…

— Рауль Бургер и Дечибал Прока любовники. Даже больше. Они семья. С флотских времен. В экипажах, особенно гвардейских, такое случается. Море, знаешь ли, дальние походы, долгие беседы, боевое братство и все такое… Кстати, Толстый Рэй того же голубого цвета, как и вся его банда. Странно, что они состоялись в контрабанде, а не в шоу-бизнесе…

— И ты…

— И я. Лесбиянка в чистом виде, — сказала она, разворачивая меня к зеркалу.

— Откровенность за откровенность. Признаюсь, и я не безгрешен. Я неисправимый лесбиянец. Меня всегда интересовали женщины.

— Даже слишком… А теперь потерпи, минут пять, — сказала она. Сделаю тебя негром. В приличном месте, где зажигают лишь свечи, сойдет. Положи руки на столик, я выкрашу их тоже… Нет, ладони не поворачивай, они у негров с изнанки светлые. Забыл?

Я — в негритянском гриме — и Марина — без макияжа — постояли у кроватки дочери. Утиный носик, линия пухлых губ и высокие скулы напомнили мне папу. Что бы он сказал? Господи, я ничего, совершенно ничего умилительного или особенного не чувствовал, кроме нежности и удивления чем-то хорошим, столь редко случающимся в моей жизни. Что тут скажешь? Красивый здоровенький ухоженный ребеночек, наше родимое дитя андерграундского, выражаясь выспренно для прикрытия адюльтера, морганатического брака.

Полагалось что-то сказать, и я высказался насчет того, что мы произвели на свет божий достойный образчик в целом удовлетворительно развивающейся породы. И добавил, что если сравнивать с растительным миром видимо, породы гидропонной, с воздушными корнями. Ибо где же та почва, в которой её, Марины, и мои корни?