Приключения интеллигента, едва не сделавшие его фашистом.

- Стреляй! Стреляй же!!

Апполинарий бездумно, как автомат, нажимает на спусковой крючок, квартира снова тонет в грохоте выстрелов. Скинхеды падают на пол, словно снопы, тела несколько раз содрогаются в конвульсии и замирают в неподвижности. Мария медленно встает из-за кровати, но пистолет в руке Апполинария поднят, дымящийся ствол смотрит прямо ей в лицо и она замирает.

- Как ты думаешь, почему я не стреляю? – каким-то неживым голосом спрашивает Колышев.

Мария только трясет головой, не в силах вымолвить слово. В такой момент женщина едва ли думает о красоте, но от движения головы волосы ниспадают с плеч, прикрывая полные груди, изогнутая спина обнажается, видны обводы бедер и ягодиц. Апполинарий видит всё это, губы слегка растягиваются в улыбке.

- Ты очень красивая! Но дело не только в этом. Мне расхотелось убивать почему-то. Вот не хочу и всё! Даже самых лютых врагов.

- Я не враг, - прошептала девушка.

- Да, ты всего лишь устраиваешься в этой жизни, коверкая судьбы других, - кивнул Колышев. – Наверно, по-другому нельзя. Или все-таки можно?

Его взгляд встречается с глазами девушки.

- Ты живи … ты красивая… выйдешь замуж, будут красивые дети, - говорит он, в глазах появляется отсутствующее выражение и еще не остывший пистолет поворачивается к голове. Черный ствол приближается к лицу, на мгновение останавливается возле переносицы, затем поднимает выше.

- Нет-нет, Апполинарий, не делай этого, все будет хорошо! – шёпотом кричит Маша.

- Я не могу, - качает головой Колышев. – Это ты можешь убивать и тебе нипочем. А я не могу.

Дверь в квартиру с грохотом вываливается в коридор, в комнату врываются люди в черных комбинезонах, головы укрыты глухими шлемами с забралами из бронестекла, могучие торсы покрыты стальной броней.

- Бросить оружие, не двигаться! – ревет страшный бас.

От такого крика Апполинарий невольно вздрагивает и оглядывается. В тоже мгновение чья-то рука в черной кожаной перчатке вырывает пистолет, земная твердь уходит из-под ног и Апполинарий оказывается на полу с руками за спиной. Все происходит за считанные мгновения, Колышев успевает только ошеломленно подумать: «Вот и конец! Конечно, устроили среди ночи бородинское сражение в отдельно взятой квартире. Соседи же не полные идиоты»! Последнее, что слышал, это сердитый голос Маши:

- Это мой друг, он защищал меня от бандитов!

К горлу подступает тошнота от запаха крови, в голове звенят колокольчики, сознание уходит.

Часть вторая.

Колышев оказался в следственном изоляторе на следующий день после гибели Пятницкого. Начались аресты остальных скинхедов. Пошли допросы, из столицы приехали лучшие сыщики и мастера «художественного слова», то есть те, кто лучше других умеет спрашивать. Прессовали по полной программе: допросы чередовались с очными ставками, зачитывались статьи Уголовного Кодекса, из которых следовало, что Апполинарию до конца жизни не выбраться из тюрьмы. «Следаки» с многолетним стажем живописали кошмары из жизни сибирских колоний, рассказывали о беспределе надзирателей и садизме заключенных. По вечерам показывали фильмы на тюремную тематику. Ради этого даже принесли телевизор в камеру. Апполинария, как «авторитета», держали в отдельной камере. Бывалые зеки, что сидели «по соседству», дивились и качали головами – такое чрезвычайная редкость! Обычно арестованных держат вместе, по статьям. Все-таки тюрьма не резиновая, постановления о содержании под стражей суды буквально пачками штампуют, за решетку кидают всех подряд. А тут отдельная конура с ящиком! Неспроста! На прогулках зеки пугали Апполинария, что его хотят убить, а в общей камере этого не сделать. А потом зловещим шепотом рассказывали, как находили «одиночников» повешенными, с перерезанными венами или отравленных. Тюремный врач пишет потом в заключении о смерти, что, мол, сам удушился. Или произошел сердечный приступ. А то и вовсе помер, скушав тарелку перловой каши. Апполинарий слушал, криво улыбался в ответ и отмахивался – да кто он такой? Но в душе поднимались ростки ужаса. Пятницкий работал с ним не по собственной прихоти, за ним стоял высокопоставленный покровитель и начальник, и он знает, что Колышев знает о том, что он знает. «Да, хороша фраза, слепил из говна конфетку! Явное скудоумие и ограниченность мышления наступила. А еще говорят, что люди книги писали, сидя в тюрьме. Но ведь это в царской тюрьме было возможно, а в нашей выжить бы! - грустно думал Апполинарий, «прохлаждаясь» в карцере после бесед на прогулке. – Кстати, о царских тюрьмах. Эта построена явно во времена Николая 1. При советской власти слегка «подмарафетили» и все. Место довольно мрачное и к посещению музы не располагает. Как же тут творили»?