Дмитрий Дивеевский - Ось земли

«Поэт вновь продемонстрировал интуитивно-ассоциативный механизм своего могучего творческого либидо в сочленении с духовидческим апофеозом». Согласен, я несколько вольно обращаюсь с терминами, но, бесспорно, суть блоковской поэзии схвачена как железной петлей. Согласитесь!

– И что же написал по этому поводу мой родитель?

– Он позволил себе пересмешничать, что не очень красит профессора университета! Единственное, что его извиняет, так это его молодой возраст. Он был самым молодым профессором Петербурга. Так вот, ваш папаша написал следующее. Никогда не забуду:

«Поцелуев вновь продемонстрировал свой могучий ассоциативно – писсуативный механизм в сочленении с литературным анурезом»

Согласитесь, грубо и недостойно. И что это за фамилия такая поганая: Зенон! Будто футбольный клуб, я извиняюсь?

Александр Александрович вспылил:

– Как видно, для того чтобы стать литературным критиком, ничего кроме слов анурез и апофеоз знать не надо. Прав был мой родитель, что так Вас под орех отделал. А фамилию Зенон добровольно взял мой прадедушка, когда его Александр Первый в Париж помощником военного агента посылал. С русской фамилией разведкой не так сподручно было заниматься, нежели чем с такой эллинской. Взял он ее не случайно, потому что широко образованным человеком был. Так вот, существовал в Элладе философ Зенон Элейский, основавший субъективную диалектику, которая кажется парадоксальной, но до сих пор не опровергнута. Долго я вас утомлять не буду, но главное в этой диалектике то, что он доказал единство и недвижимость сущего бытия. Время по Зенону не существует, множественности нет, а движение – плод человеческого воображения. Вы, конечно, можете спорить, но то, что происходит с нами, говорит больше в его пользу.

– Да-с, согласен. С марксистской диалектикой мы бы тут с Вами с ума рехнулись. Шастаем, понимаешь, по времени туда-сюда.

– А как же Вы в странники времени попали?

– Уникальным образом, к сожалению. Но уже в другую эпоху, будучи человеком советской формации.

– Вот это необыкновенно интересно!

– Да, я искренне принял социалистическую революцию и пошел ей честно служить. Вместе с Маяковским, с Пешковым, с Леоновым. Мы были не разлей вода. В ту пору я сошелся с театральным критиком Васькой Тарарашкиным. Тот щелкал перышком вокруг Мельпомены и жил превосходно. Вы, наверное, знаете, в тридцатые годы наша Мельпомена просто фонтанировала талантливыми вещами. Правда экспериментальный театр уже уходил в тень, но классика возвращалась. Премьера за премьерой, сенсация за сенсацией. И при этом в театрах просто предавались чревоугодию и винопитию. Спросите меня: почему? Не отвечу. Возможно, традиции. А может потому, что НЭП приказал долго жить, времена настали голодноватые и у людей в такие периоды открывается тяга к пресыщению. У тех, кто может себе позволить, конечно. А в театральных буфетах водилось все, что душе захочется. В недоступных для публики, разумеется. Туда ведь руководители партии и правительства заглядывали. А быть вхожим в Мельпомену было делом обязательным. Тем более мне, чей голос звучал на литературной ниве в полную силу. Я буквально не вылезал из-за кулис от Мейерхольда и частенько принимал участие в их попойках. И вот однажды, после банкета по случаю новой постановки «Турандотки» мы с Тарарашкиным, сели на спор пить херес в буфете. Тарарашкин был питок достославный и брюхо его прозывали пожарной бочкой. Я тоже был не из слабых, как никак, в молодые годы большую школу прошел, но тут просчитался. Дело кончилось тем, что после четвертой бутылки упал я под стол. Меня отнесли в номер и, как полагается, бросили одного, а сами продолжили бражничать. Когда же Тарарашкин, добрая душа, догадался меня наведать, сердце мое уже не прослушивалось, хотя, как потом оказалось, все же потихоньку стукало. Вызвали карету скорой помощи, помчалась она с гудками в Хамовники, но на Бережковской набережной ее занесло на сырой дороге и слетела она в Москву-реку. Слетела и была такова. Розыски ни к чему не привели. Как говорится, ищут пожарные, ищет милиция…. По тем временам народ еще темный был, про дыры времени ничего не знал, а карета как раз в такую дыру и угодила. И вот, вместо того, чтобы попасть, как полагается на Страшный Суд, помчались мы всей компанией: водитель, врач и два санитара по спирали времени. Попутчиков моих быстро разбросало по сторонам и где они, я не знаю. А я сначала в царстве Елисавет Петровны плюхнулся, но потом смекнул, как с этим временем управляться и перебрался к Ивану Васильевичу. Вот и все. Уже седьмой десяток скитаюсь в этих пампасах без руля и ветрил. Ни родных, ни знакомых. Так, эпизоды истории. Да вот иногда такой гость как Вы заглянет.