Игорь Шприц: Империя под ударом. Взорванный век

Все решили счастливый случай да прозорливость самого Певзнера, купившего аптеку как можно ближе к власть имущим. Однажды в самую петербургскую слякоть в двери аптеки вошла особа, при виде которой провизор сел, а сам Певзнер еле удержался от желания встать на колени. Аптеку почтили своим присутствием губернатор первопрестольной великий князь Сергей Александрович со товарищи.

Великий князь был действительно велик — и статью, и размерами, и душевными качествами. А его адъютанты поражали взор молодецкой красотой и удалью. Сергей Александрович лично зашли в кабинет Исидора Вениаминовича и лично — лично! — соизволили попросить его о небольшом одолжении, мягко говоря, деликатнейшего характера.

Дескать, сукины дети местные врачи (и Исидор Вениаминович был полностью согласен с князем в оценке происхождения петербургских эскулапов), эти сукины дети не лечат издерганную нервную систему князя, а всеми силами пытаются свести его раньше времени в могилу. «На–кося, выкуси!$1 — с этими словами князь показал портрету Пирогова и в его лице всем столичным лекарям большой княжеский кукиш. И попросил Певзнера немедленно сделать спасительную для нервов инъекцию морфия. Что Певзнер и сделал со всей почтительностью к великокняжеским ягодицам. Следует отметить, что во время инъекции князь показал себя редким молодцом: не трусил, не вскрикивал, за руки не хватал, перенес все с большим чувством юмора и вышел к свите наполовину голый, со спущенными рейтузами. Что свита и приветствовала радостными кликами.

Великий князь расплатился воистину с княжеской щедростью и стал повторять визиты всякий раз, когда посещал дворец. Ходили слухи — и Исидор Вениаминович горько сожалел о том, что они не подтвердились, — о попытке приучить молодого государя к специфическим радостям великосветской жизни. К несчастью (или к счастью, кто знает?), организм государя болезненно отверг необычный способ расслабления и остался в полной зависимости от традиционных русских утех с серебряным стаканчиком и плоской фляжкой коньяка в голенище правого сапога.

Певзнер стал исключительным поставщиком великого князя и его молодцов. Помог случай. Пройдоха–немец, доктор Кляйнст, чуть не отравил князя дешевым и плохо очищенным китайским сырцом. Жертву китайского товара откачали, и с той поры только Певзнеру Сергей Александрович доверял свое здоровье. И вот сейчас прибыл новый товар совершеннейшей очистки. Гениальные химики Германии довели долю случайных атомов и молекул до одной на десять тысяч молекул морфия. Сон после такой инъекции был сладостным и освежающим… Певзнер проверил сие новшество на собственном провизоре–морфинисте, которого держал на малом жаловании именно из‑за пристрастия к белому порошку. У провизора имелись свои клиенты, но Певзнер закрывал на это глаза, руководствуясь древней мудростью сынов Моисеевых: «Не завязывай рта у вола молотящего!»

— До свидания, Исидор Вениаминович!

Философские мечтания Певзнера были прерваны кассиршей Марией Игнациевной Максимовской, дамой бальзаковского возраста, сохранившей большие выразительные глаза, свежесть чувств и любовь к молодым людям, коим она постоянно покровительствовала. У Максимовской был вкус — одевалась она намного лучше, чем могла себе позволить кассирша аптеки. Однажды сам великий князь удостоил ее своего августейшего внимания и ущипнул за щечку, чем вызвал приступ ревности у стройного адъютанта.

Последним подопечным кассирши стал — и Певзнер был этим весьма недоволен — его собственный аптекарский ученик, недоучившийся студент Политехнического института, некто Викентьев. Парень был ловким химиком, но еще более ловким воришкой: после скандального увольнения многие полки на складе внезапно опустели. Дело замяли, поскольку не на все товары были документы, да и зачем пачкать репутацию без пяти минут поставщика двора? Викентьев на это и рассчитывал. Певзнер не без оснований подозревал, что шокирующая любовная связь продолжается по сию пору: глаза у Максимовской блестели в предвкушении веселой вечеринки.

Пожелав счастливого Нового года и нового века, Певзнер запер дверь за кассиршей и сел перечитывать письмо от своего первенца, красавца Иосифа, который обучался химии в Мюнхенском университете. Письмо тревожило полным отсутствием вестей о новых немецких технологиях в деле очистки веществ. Взамен этого Иосиф кормил отца баснями о грядущем социальном равенстве, о борьбе за это равенство и о тех счастливцах, которые пали или падут ради блага человечества.