Александр Гера: Набат-3

«Кто имеет ум, тот сочтет число зверя…»

А кто имеет ум? Как раз умных россиян во власть никогда не допускали. И в вожди, между прочим. Умный человек крикливым не бывает, на трибуну или белого коня не полезет. Он тачает свои сапоги и помалкивает. В вожди идут удалые, безрассудные. И зачем такому рассудочные? Ни стопки выпить, ни с бабами похулиганить. Квелые они, эти умные, как Явлинский, право слово. А с глупым если казну пропьешь, есть повод похмелиться, на мозги капать не станет, а рассольцу поднесет заботливой рукой.

И какие такие жидомасоны собираются сломить Русь? Только себе хворобу наживут. Разгильдяйство — это мета-ваттная сила, а россияне привыкли, иммунитет имеют. Такой вот имидж. Не жили хорошо и начинать не стоит. Вкусили гайдаровских иллюзий и закручинились. Достал змей — искуситель…

— Приехали…

Судских отрешился от дум, едва «жигуленок» заскрипел тормозами. Приехали.

— Тут, Игорь Петрович, место встречи. Всего вам хорошего.

Судских открыл дверцу, и стена дождя разом обвалилась. Выходил он наружу, будто из аквариума наоборот, и сразу понял: Всевышний отодвинул время годом назад. Из ливневой ночи Судских попал в пекло июньского дня девяносто восьмого года. Он определил год по неприметным чуждому глазу деталям. Девяносто девятый стал голом пробуждения, прокручивания механизмом и подкручивания гаек. Не надеясь на помощь заграницы, честно сказал президент россиянам: хватит бить баклуши, что есть, с тем и жить будем, а ходить по струнке я вас обучу, не хотите — заставлю. Заставил, поскольку никто не хотел, лаже самые нищие. Попрошаек разогнал, предварительно отняв выручку. И как-то сразу улицы посвежели, помолодели хмурые лица. Теперь же Судских увидел напротив ворота воинской части, двоих солдат руки в карманы и понял: прошлый год, военные в стадии ступора. Уже голодные. но еще не волки.

Рядовые стояли с унылыми лицами и так же уныло соображали: выпросить у этого штатского закурить или не даст?

— Чего ищем, дядя? — спросил один, примериваясь к основному вопросу о куреве.

Судских отмахнулся без слов и медленно пошел вдоль кирпичного забора части.

— Закурить-то дай, — окликнул другой с уходящей надеждой.

— Не курю, извините, — бросил за плечо Судских, но остановился, делая вид, что заинтересован объявлением на столбе, хотя на самом деле намеревался послушать болтовню солдат и определиться.

«Продается ротвейлер-сука в хорошие руки. Недорого. Самим есть нечего. Хорошая сука, не пожалеете».

— Вежливый, сука, — сказал один рядовой другому, критически оценив наряд Судских. — Приблатненный. Такие не дают. Если только разговор затеется.

— Не затеется, не видишь, что ли, из боевиков дядя. Наверное, к баркашам приехал.

— А давай до баркашей дойдем? Может, у них разживемся?

Нашел, бля! Ты че, в натуре? Не курят они. Правильные…

— А меня зовут к баркашам. Я, бля, накачанный, травку не палю. Дембель — и к ним.

— И меня зовут, в натуре. Только я подумаю. Они Ельцина скинуть хотят. Заваруха, бля, на фига мне оно?

«Ельцин? — удивился, услышав, Судских. — Не может быть! Ельцин стал президентом? Господи, да какой безглазый его выбрал! И не знаю даже, кто еще так русских ненавидит…»

«…Чтобы мой избранник ангелом показался по сравнению с теми, кого вы сами себе на голову усаживаете», — вспомнил он.

Вспомнил и другое. Он в третий класс ходил, мать на стройке работала. Возвращалась домой и тихо плакала. «Мам, кто тебя обидел?» — «Никто, сынок, жизнь обидела. Прораб у нас, Ельцин, бабник и выпивоха. Наряды режет и в бытовку тащит». — «Зачем тащит?» — «Ой. не спрашивай, мал еще, и не знать бы тебе про ото…» Запомнилась фамилия. Образ вылепился: поганый кривоногий мужик с лапищами ниже колен. Повзрослел, образ стерся, но помнил: прораб Ельцин обижал мать.

Когда Воливач пригласил работать в органы и создал УСИ, фамилия обидчика всплыла: первый секретарь МГК. Сверился с архивами — да, бывший прораб-строитель, мать под его началом работала. Ну, в руководящие партийные звенья попадали самые Сволочные и бессовестные, это неудивительно, только на волне горбачевских реформ попер Ельцин в лидеры. Толпе нравился — не кривоногий, не ущербный. Говорун и партийный отщепенец. Воливач забил тревогу, и не антипатии Судских помогли: в картотеке Воливача хранились штучки похлеще антипатий, грех мерзавцу давать дорогу к власти. Операцию по устранению проводил лично Судских: экс-прораба, пьянющего в стельку, отловили в Москве-реке и сдали милиции. Пятнадцать суток и огласка и прессе. Выходит, выплыл.