Татьяна Степанова - Падший ангел за левым плечом

– Подожди, с остальным позже, – попросил Гущин. – Что еще по ранам на предплечьях?

– Раны – посмертного характера.

– То есть он уродовал ее уже мертвую?

– Да, хоть в этом проявил милосердие, – сухо сказал Сиваков. – Нанести повреждения трупу – это не самоцель убийцы. Ему нужен был просто материал. Я же сказал – подручные средства.

– ЕЕ РУКИ?? – Катя не выдержала этого тихого бесстрастного профессионального разговора.

У нее нервы и так на пределе, а они – эти двое – Гущин и Сиваков – словно ведут между собой какую-то компьютерную игру. Или ей так кажется, потому что она сама готова свихнуться в этом чертовом доме, как почти в одночасье свихнулся полковник Вавилов, обнаруживший свою молодую жену вот такой.

– Убийца оставил нам четкое указание на свой мотив, – сказал Сиваков. – И ему понадобился для этого подручный материал, который он и получил с помощью электропилы. Вполне конкретное, осмысленное и, я бы сказал, логичное действие. Совершенное с определенной целью.

– С какой целью? – спросила Катя.

– Вселить ужас, – ответил Сиваков. – И ему это удалось.

Полковник Гущин повернулся к стене.

К тому, что лучше не видеть.

Лишь на мгновение его широкая спина заслонила это от Кати.

Когда Алексей Грибов – менеджер фольклорного ансамбля «Гармонь и балалайка» – вошел в спальню Леокадии Пыжовой, та удивленно подняла тоненькие, как ниточка, выщипанные брови.

Леокадия Пыжова – шестидесятипятилетняя хозяйка и солистка фольклорного ансамбля – отдыхала в своей огромной, как футбольное поле, постели после субботнего визита к косметологу и массажисту.

– Ты где это пропадал целый день? – спросила она недовольно. – Я тебе звонила, ты не отвечал.

– Я в Ногинск ездил, смотрел концертную площадку, – ответил Алексей Грибов.

– Так Ногинск что, тайга? Связь, что ли, мобильная не работает там?

– Я потом в шиномонтаж еще заскочил.

– Ох, крутишь ты что-то, милый. – Леокадия Пыжова погрозила наманикюренным пальчиком. – Разлюбил, что ли?

У них была связь и длилась она вот уже год. Двадцатишестилетний Алексей Грибов почти каждую ночь проводил тут, в этой спальне. Леокадия Пыжова платила ему зарплату из своего кармана и старалась получить максимум удовольствия.

– Ты мое сокровище, – ответил Алексей, – я по тебе скучал весь день.

– Так прыгай сюда. – Пыжова царским жестом откинула покрывало.

Она была абсолютно голой, тело лоснилось от крема. Алексей начал послушно раздеваться, стараясь не глядеть на обвислые груди и дряблый живот своей любовницы-хозяйки.

Фольклорный ансамбль «Гармонь и балалайка» переживал кризис. Столичный зритель воротил от шоу нос. Выручали гастроли по периферии, в основном по малым городам. Да разные профессиональные праздники типа Дня железнодорожника и Дня чекиста. Леокадию Пыжову по старой памяти приглашали на ведомственные концерты. И сидевшие в зале скрепя сердце терпели весь этот залихватский фольклор с гиком и присвистом, с треньканьем балалаек и с эффектным появлением на сцене самой Леокадии: она выплывала павой под россыпь гармоний – старое чучело с фальшивыми золотыми косами и в расшитом аляпистой тесьмой и пайетками сарафане. «Лапти, ох, лапти, ох, лаптииииии моиииииии!» – выдавала она визгливо и начинала тяжеловесно плясать, махая платочком и топоча алым сапожком, улыбаясь хмурому залу и игриво подмигивая.

Леокадия Пыжова помнила о своей бурной юности и брала себе только молодых любовников из числа танцоров и менеджеров ансамбля.

«Мои поррррррррррродистые жеррррррррребчики» – называла она их.

В «жеребчиках» Алексей Грибов ходил уже год.

– Манкировать мной стал. – Леокадия потянула его к себе в постель за брючный ремень.

– Я сейчас разденусь.

– Сначала мой сок мне подай. – Она указала на столик у кресла, где стоял хрустальный графин с коньяком.

Алексей Грибов налил коньяк в хрустальную рюмку.

– А себе?

Он налил в рюмку и себе.

– За любовь, сладенький, – провозгласила Леокадия и хлопнула коньяк одним махом.

Пьянела она быстро. Но признаки опьянения проявлялись лишь в бледности морщинистого ее лица, которому уже мало помогали косметические процедуры и сценический грим.

– Нос воротишь от меня, сладенький. – Она снова погрозила Грибову пальчиком. – Все адвокатом себя мнишь, все о прошлом думаешь. А кто ты такой сейчас? Никто. Ноль. Выперли тебя отовсюду. А я вот взяла тебя в шоу, бабки тебе плачу из своего кармана. Папашка-то кто твой был? Прокурор? Так посадили его. Наследственность – тяжелая, Лешенька… Папашка-то в тюрьме. Так что нечем гордиться-то. Нечего нос от людей, которые к тебе всем сердцем, воротить.