Иван Любенко - Поцелуй анаконды

– Бросьте вы! – не выдержал Поляничко и поднял воротник. – Вашу мысль я понял, но она ошибочна: снотворное продается без сигнатуры. Любой желающий может его купить. А касательно «счастливой руки» я уже свое мнение высказал. Показания лакея вы слышали. Так что никакого преступления здесь нет. А посему не извольте на меня гневаться, заниматься проверкой ваших гипотез мне недосуг. На мне еще три нераскрытых кражи висит. Желаю здравствовать! – нервно закончил сыщик и зашагал через дорогу.

«И чего это он обиделся? – мысленно вопросил себя присяжный поверенный. – Так расстроился, будто это ему предстоит по аптекам ходить, а не мне… Видно, устал Ефим Андреевич, заработался. А вообще-то сыщик он неплохой. Я бы сказал, самый сметливый из всех, включая судебных следователей».

Клим Пантелеевич достал коробочку монпансье, выудил красную конфетку и положил ее под язык. Широко выбрасывая вперед трость, он зашагал вниз по Николаевскому проспекту, к «Красной аптеке».

Цирк Ардашев не любил. Ему всегда было жалко животных, которых мучили дрессировщики. Однажды, еще в пору его зарубежных командировок, он оказался на репетиции в цирке Труцци и наблюдал, какими пытками достигалась способность лошади маршировать под музыку. Ее беспрестанно ударяли сзади шамберьером [28]и, держа под уздцы, секли хлыстом по левой стороне груди. Этим занимались дрессировщик и два берейтора [29]. Взмыленное животное, замученное побоями, поднимало левую ногу, чтобы хоть немного прикрыть место, в которое сыпались удары. После этого бич опускался, но лишь на короткое время. Через минуту истязание продолжалось. Это делалось до тех пор, пока несчастная лошадь не начинала понимать, что ее перестанут сечь, если она поднимет ногу. Такую же процедуру проделывали и с правой стороны. И так каждый день. Позже вместо хлыста использовали цоканье языком, но бич дрессировщик из руки не выпускал. Поэтому трясущаяся от страха лошадка, только завидя хлыст, начинала маршировать. Такая же участь зачастую ожидала и других животных. Их беспрестанно били, заставляя выполнять разнообразные трюки. А еще Ардашева раздражали крикливые, говорящие деревянными голосами рыжие клоуны с искусственными, летящими двумя струйками, слезами. Они сыпали затертыми и часто скабрезными шуточками, над которыми тем не менее до слез смеялся простой народ.

Супруга присяжного поверенного, Вероника Альбертовна, напротив, любила цирк самозабвенно, по-детски. Оттого и сегодняшнее предложение мужа посетить вечернее представление встретила с радостью.

До начала манежной феерии оставалось всего несколько минут. Публика уже заняла не только обитые кумачом ложи, передние ряды и галерку, но и самый верх. Некоторые сидели на ступеньках проходов. Легенды, ходившие о скопидомничестве бывшего директора, похоже, были правдой. Билетов продавали столько, сколько было желающих.

По стенам висели медальоны – круглые щиты с изображением паяцев в средневековых шутовских колпаках. С полукружья рисованных подков щерились морды оскаленных хищников. Ярко горели фонари. Пахло керосином, свежими опилками и навозом. Помещение не отапливалось, и зрители сидели не раздеваясь.

Зазвучали фанфары, и на арену вышел шпрехшталмейстер [30]с брандмайорскими [31]усами. Он был в высоком цилиндре, фраке и ботфортах. Громким, но печальным голосом он провещал:

– Дамы и господа, я с глубоким прискорбием вынужден сообщить, что в результате несчастного случая скончался наш директор – Иван Христофорович Констанди. Прошу всех встать и почтить его уход из жизни минутой молчания.

Зрители поднялись. Послышалось шушуканье, шепот, но затем под куполом цирка повисла гнетущая тишина.

– Прошу садиться! Вся труппа пришла к мнению, что лучшей памятью для Ивана Христофоровича будет не отмена наших выступлений, а их продолжение. И потому я объявляю цирковое представление открытым.

Оркестр заиграл туш.

– Итак, парфорс-наездница Луиза Функ! Антре!

На арене появились три лошади. У шпрехшталмейстера в руках неожиданно возник бич, хлопающий пистолетным выстрелом. Животные носились по манежу, точно бесы. За ними, исполнив два передних сальто-мортале, выскочила наездница в трико и балетной юбочке. В мгновение ока она запрыгнула на спину белой лошади с гуртом [32]и, забравшись на спину, выпрямилась во весь рост. Она то приседала, то поднималась, то поворачивалась боком, то опять становилась прямо. Затем один пируэт, другой… Но, когда лошадь уже галопировала по писте [33], выбежали два пассировщика [34]в камзолах с огромным кольцом, затянутым бумагой. Они вскинули это препятствие прямо перед артисткой, и она, подпрыгнув, пробила его собой, удержавшись на крупе лошади. На последнем круге Луиза Функ сделала стойку на руках и грациозно соскочила на манеж. Публика зааплодировала. Исполнительница поклонилась и, вслед за лошадьми, скрылась за кулисами.