Даниил Лектор: Метод

– Есеня… – начал прокурор… Но дочь уже села в «скорую» и захлопнула дверь.

Прошло несколько недель. Рука у Есени зажила, она вновь могла водить машину. После некоторого перерыва она приехала в психиатрическую клинику, чтобы увидеть Меглина. У входа в отделение усиленного наблюдения ее встретил Бергич. Они вошли в палату. Меглин, одетый в темно-синюю пижаму, был за руки и за ноги привязан к кровати. Остановившимся взглядом он смотрел в никуда.

– Это для его же безопасности, – тихо сказал ей Бергич. – Он уже дважды пытался покончить с собой. Сначала из подоконника гвоздь вынул. Потом набросился на санитара. Когда ему помешали, попытался разодрать себе горло. Хорошо, что у нас наблюдение круглосуточное…

Слушая его, Есеня вспомнила, как несколько дней назад ей звонил Саша, спрашивал, как там Меглин, радовался, что тот жив. Сейчас она знала, что ему ответить: «Это не жизнь. Это смерть с открытыми глазами»…

Из клиники она поехала в прокуратуру, к отцу – хотела забрать некоторые дела. В приемной ее остановила секретарша:

– Андрея Сергеевича нет…

– А где он? – спросила Есеня.

– Вы разве не знаете? – удивилась девушка. – Он заявление подал. Уволился.

Тогда Есеня отправилась в то место, которое про себя называла «здание». Машина отца стояла во дворе. Входная дверь открыта. Прошла по дому – нигде никого. На кухне стояла пустая бутылка из-под виски, прижимала записку с одним словом: «Прости». Охваченная тревогой, девушка бросилась в кабинет – и убедилась, что сейф с оружием открыт. Есеня вышла на задний двор.

Здесь сидел Стеклов – не спавший две ночи, небритый, в халате поверх пижамы. Рядом на столике лежал пистолет. Не поворачиваясь к дочери, прокурор сказал:

– Я знал, что ты придешь. Вернее, не знал… Надеялся.

Есеня подошла к отцу, спросила:

– Зачем?

– А смысл? – ответил Стеклов.

– Я прощаю тебя, – тихо сказала она.

– Я сам себя не прощу.

– Живи так, – предложила она.

– Зачем? – вернул он ей ее вопрос.

– Ради меня, – ответила она.

Стеклов взглянул на дочь… и вдруг в его лице что-то дрогнуло, на глазах появились слезы. Есеня крепко обняла отца, и он заплакал у нее на груди…

А потом они сидели в кабинете, и отец показывал ей фотографии старых друзей – Огнарева, Меглина, других… И рассказывал:

– Я полюбил ее в тот момент, когда впервые увидел. Я долго думал, что мы победили болезнь. Дал ей другое имя. Посадил в клинику на ее место Игнатович. Мы поженились. Родилась ты. А потом… Убили моего коллегу. Потом второго. До всего докопался Огнарев. Она убивала тех, кто, как ей казалось, угрожал мне и моей карьере, а значит – и ей, и тебе. Я не поверил Огнареву, не захотел слушать. А потом стало поздно. Огнарев написал докладную. Чтобы ему не поверили, Вера должна была исчезнуть. Она сама этого хотела. И я попросил Родиона. Я обвинил Огнарева в нечистоплотности. Его уволили, жизнь покатилась по наклонной. Я был вынужден так поступить…

…Прошла еще неделя, и еще… А потом…

Однажды вечером санитары, как обычно, развели пациентов психиатрической клиники по палатам, заперли двери. Больничный корпус опустел. И тогда в коридоре отделения усиленного наблюдения появилась Есеня. Двигаясь совершенно бесшумно, вошла в процедурную. Здесь возле стены стояла большая ванна. В ней лежал Меглин. Лицо у него было умиротворенное; казалось, что он просто дремлет. Вот только его запястья были крепко привязаны к специальным ручкам на краях ванны.

Есеня села на край ванны.

– Я поняла, кто я, – сказала она. – Я теперь – ты.

Лицо Меглина оставалось совершенно неподвижным: не лицо, а маска.

– Я тебе обещала, – снова заговорила она, – держать тебя за руку. Вот, держу. Ты чувствуешь?

Она сжала его руку. Но он не ответил на пожатие. Так прошло несколько минут. Потом она склонилась к нему и сказала в самое ухо:

– Я люблю тебя.

И вонзила ему в сердце нож. Тот самый. Меглин дернулся, вздохнул – и замер…

– Простите! – остановил ее Худой. – Вы хотите сказать, что со дня последнего посещения больше не видели Меглина?

– Да, – ответила она.

– Но в журнале посещений стоит запись. Вот. Вы были там девятого…

– Да, я приезжала к Бергичу, – кивнула она. – Утром.

– И даже не заглянули к Меглину?

– Зачем? В тот день у него было обострение. Он никого не узнавал. Он был овощем. Можете справиться в медицинской карте.

– И вы не знаете, как к Меглину попал нож, которым он покончил с собой? – не скрывая недоверия, спросил Седой. – Его обыскивали каждый день.