– Значит, он считает, что его убили за дело?
– Нет, – она пожала плечами, – он так не сказал. Он вообще по утрам злой, похмельный. Ему чего ни скажи – все так и надо.
– А что же он, только сегодня и узнал? А вчера?
– Так он же вчера спал пьяный. Его и пушкой не разбудишь.
– Вы во сколько пришли домой?
– Часов в одиннадцать, а точнее, в начале двенадцатого.
– И Егор Егорович спал, когда вы возвратились?
– Спал! Так нахрапывал, что стекла дрожали.
– Значит, вы на танцы не остались?
– Какие уж танцы… – сказала она обиженно, потом задумалась и озабоченно спросила: – Почему вы меня обо всем спрашиваете? Опять он что-то натворил?
Она подняла на меня глаза, полные такого испуга, что я поспешил ее успокоить:
– Да нет же, все в порядке. Просто Егор Егорыча у нас вчера не было, вот я и решил справиться. Не случилось ли чего с ним. А то видите, какие происшествия в нашем городе…
Я попытался улыбнуться. На самом же деле, улыбаться мне совсем не хотелось. Вот ведь как получается: двое видели Власова без пяти одиннадцать, а в одиннадцать десять он уже спал. На него это не похоже. Обычно он засыпает не так скоро – уж мне-то известно. Прежде чем захрапеть, он минут двадцать сидит на кровати и беседует сам с собой о жизни. Потом лежа выкуривает папиросу, произносит свой последний монолог и уже тогда забывается. Да, неувязка. Выходит, или те двое ошибаются, или Егор притворялся, что спит. Мне очень не хотелось, чтобы Власов хоть чем-нибудь был причастен к этому делу. Я за семь лет работы в этом городке настолько привык к нему, что он стал уже необходимой, неотъемлемой частью моей жизни.
Я сколько мог успокоил Надю и пошел не в отделение, как мне следовало бы, а направился к дому Егора.
Дом Власова был заперт на большой висячий замок. Я несколько раз обошел вокруг дома, внимательно исследовал каждую вмятину на дорожке от калитки к крыльцу. Ничего, только кругленькие ямки от Надиных каблуков, чуть побольше углубление от деревяшки Егора Егорыча да засохшие с прошлого дождя рубчатые следы от его резинового сапога. В глубине двора был выкопан неглубокий колодец, я заглянул и туда, но ничего не увидел. Слишком темно, а фонарь я не захватил.
Где находится ключ от замка, знал не только я, но и все отделение. Мы так часто отвозили Власова домой, что наловчились находить ключ на ощупь, в любую темень, под первой ступенькой крыльца. Это было всего лишь несколько дней назад… Теперь же я не мог воспользоваться этим ключом. Теперь наши отношения с Егором вступали в новую, непривычную и нелепую стадию… Я не верил в серьезность своих изысканий и все-таки обрадовался, заметив электрический фонарик, висящий на гвоздике возле запертой двери.
«Вот и славно, – подумал я, – можно будет посмотреть в колодец». Снял фонарик и нажал на кнопку. Лампочка горела ярко – батарейки были свежими.
Из колодца веяло сыростью и холодом. Луч фонаря осветил маленький круглый предмет. Словно из воды выступал конец трубы. Откуда здесь быть трубе? Я взял комочек земли и бросил в колодец. Раздалось глухое бульканье – вода пошла кругами, и предмет, похожий на трубу, закачался.
Я опустил ведро и стал водить веревкой, стараясь подвести его поближе к заинтересовавшему меня предмету. Наконец мне удалось зачерпнуть его вместе с водой. Когда я, перебирая руками веревку, вытаскивал ведро, то, кажется, чуть не лопнул от нетерпения и любопытства. Это была гильза. Она и в ведре плавала солдатиком. Новая папковая гильза, под «жавело» двенадцатого калибра, завода «Азот» с клеймом 70-го года. Я присвистнул от неожиданности. До этого момента я не принимал всерьез ни одного странного факта в поведении Власова. Но тут я просто опешил. Я оставил ведро с водой на плоско срезанном дубовом срубе, завернул гильзу в носовой платок, положил в карман и отправился в отделение.
Зайцев, что называется, кипел на работе. Увидев меня, он демонстративно отвернулся. Дыбенко с синяками под глазами корпел над протоколами. Конечно, канцелярщина не для Зайцева.
– Как дела? – спросил я.
– Дела… – сказал Дыбенко не поднимая головы.
– А ты почему здесь? – спросил я.
– Здесь, и все, – сказал Дыбенко.
– Определили пулю?
– Определили. Новый тип, называется «турбинка», такая штуковина, на катушку из-под ниток похожа.
– В магазине узнавали, кто покупал?
– Их привезли еще весной. Две коробки по пятьдесят штук. Коробку двенадцатого и коробку шестнадцатого калибра. Продали всего двадцать. Три человека взяли по пятку, а четвертый пяток разошелся по одной.
Читать дальше