Юлиан Семенов - Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние

Костенко поднял голову, услышав какое-то странное бульканье.

Лебедев сидел белый, как полотно, откинув голову на желтый атлас кресла, и пытался что-то сказать, но не мог произнести ни слова — оттого-то в горле у него и булькало.

Костенко протянул ему листы:

— Хотите убедиться? Я подожду, пока вы сходите за очками…

Лебедев покачал головой, прошептал, наконец:

— Погодите…

— Это можно, — согласился Костенко. — Валидола не изволите?

— Дайте.

Он долго выковыривал бугристыми пальцами таблетку, достал, наконец, положил под язык, закрыл глаза, лицо его расслабилось, снова появились морщины, до этого оно было словно бы налитым воском, как мумия, гладким, вот-вот лопнет.

— Кротов лютует, — сказал Костенко. — За ним три убийства, он свидетелей убирает. Вы — на очереди, если только он знает, что вы живы.

Лебедев покачал головой:

— Не знает, — выдохнул он. — Я ж не думал, что он здесь…

— Он был тщательным человеком?

— Да. Аккуратист. Его за это Луиг особенно любил…

— Значит, он мог — в принципе — обратиться в справочное бюро за вашим адресом?

Подумав, Лебедев спросил:

— Он тоже отсидел?

— Нет.

— Значит, таился? Тогда ни за что в бюро справок обращаться не станет. Надо ж давать свои данные, пусть даже фальшивые, а зачем ему следить лишний раз?

«Врет или нет? — думал Костенко, разглядывая Лебедева. — Ни в каком лагере для пленных он не был, сам немцу сдался, свидетели подтвердили. Или он верит своей версии? Многие преступники начинают верить своей версии, только б убежать от истины, — полнейшее раздвоение личности. Конечно, всей правды я от него не дождусь, но он — трус, весь его наигрыш идет от глубоко запрятанной трусости, надо бить на это, тогда я смогу получить от него хоть что-нибудь».

Костенко положил на колени свой «дипломат», щелкнув латунными замками, открыл, достал папку с фотографиями расчлененных трупов Милинко, Минчакова и Петровой, застреленной Кротовой, подвинул Лебедеву:

— Вот. Его работа. Женщина, которая лежит на улице, его родственница. Не прямая, правда, по дядьке, но тем не менее, когда почувствовал опасность, — почувствовал , подчеркиваю я, — убрал ее. Меня интересует следующее: если я допущу мысль, что он, Кротов, решил уйти за кордон, как он это будет делать — по воздуху или водою?

Лебедев долго, профессионально, разглядывал фотографии, потом задумчиво сказал:

— Да разве нашу границу перейдешь?

— Вы хорошо ответили, Лебедев. Границу нашу не перейдешь, но кровью наследить при такого рода попытке можно…

— Наверное, пошел бы водою, — сказал, наконец, Лебедев. — Он великолепно плавал, мог долго держаться под водою, курил в редких случаях, только перед началом дела и после, а так здоровье берег. Нам выдавали жилеты, надул — на воде хоть неделю продержишься…

— Сколько сейчас градусов в море?

— Шестнадцать. Это для него как парное молоко…

— А вот вы грим в школе Гелена учили… Каждый обучался индивидуально или все вместе?

— Не помню уж… Кажется, все скопом.

— Вы под кого гримировались?

— Мне преподаватели советовали краской особенно не пользоваться, лучше, говорили, не бриться или усы отпустить — казацкие, книзу, очень меняет лицо. Парик наладили, черный как смоль, не узнаешь, даже если мимо пройдешь…

— А Кротов?

— Он наголо брился и отпускал бороду. Если времени нет, чтобы отпустить бороду, даже небольшую — ее легко оформить, надо всего дней пять не побриться, — разрешали клеить грим, с проседью, он тогда значительно старше своих лет выглядел. И еще его научили делать шрамы на лице, становился совершенно неузнаваем.

— А как он себя вел в критических ситуациях?

— Реакция моментальная: удар ножом или выстрел.

— Очень был сильный?

— Невероятно.

— Какие-то специфические, ему одному присущие приемы помните?

— Бил по темени рукоятью пистолета, очень любил парабеллум, но нам запрещали, снабжали ТТ.

— Какие-нибудь особые слова, запоминающиеся, ему одному присущие, употреблял?

— Да что-то не помню… Вроде бы нет, он старался быть неприметным, серым, чтоб, кто мимо прошел, на нем и глаза не остановил… Простите, а вы намерены меня привлечь в связи с вновь открывшимися обстоятельствами?

— Как свидетеля привлечем…

— Но судить его будут не здесь?

— Так мы ж его еще не поймали, — усмехнулся Костенко.

Лебедев долго смотрел на полковника немигающими главами, а потом ответил — с тяжелой, безысходной угрюмостью: