Ольга Лаврова: Волшебные узоры (Динозавр)

«Получил… отпустил… нет, не оприходовал… да, дивиденды из черной кассы выплачивал я… разумеется, раскаиваюсь в содеянном…» И так по всем эпизодам, мило и чистосердечно.

— Каким образом удавалось скрывать имевшие место хищения и недостачи?

— До поры до времени везло.

Знаменский обнаружил, что Кудряшов крепко сцепил пальцы; ждал следующего хода судьи. Ждали, очевидно, и затылки.

— Есть вопросы? У защиты? У подсудимых? — не поднимая головы, произнес судья.

Н-да, здравомыслящий товарищ! Тем и удовольствовался, что «везло». Зачем попусту копья ломать — «кирпич».

— На предварительном следствии, — поднялся очкастый адвокат, — немало внимания уделялось тому, как вы получали продукты сверх выделенных нормативно. Объясните сейчас коротко.

— Проявлял настойчивость в работе, вот и все, — скромно потупился Кудряшов.

Вот и все. И обвинитель помалкивает. А народные заседатели вообще сидят истуканами. Хотя уж их-то служба не связывает, могли бы рот раскрыть. Знаменский только единожды слышал — как диво пересказывали, — что заседатель вмешался в течение процесса. Дело было построено на споре между инспектором ГАИ и водителем, и водитель выходил кругом виноват. Заседатель, сам работавший шофером «скорой», поставил несколько квалифицированных вопросов, и, как ни протестовал прокурор, дело направили на доследование.

Нечего здесь дольше торчать, убивая такой редкий свободный день перед ночным дежурством. Может быть, теплилось тайное крохотное упование, что дело завернут из суда «как не выявившее всех преступных связей»?

— Суд переходит к допросу следующего обвиняемого, — пробурчал судья.

Знаменский встал и зашагал вон.

А Маслова, между прочим, так и не заметила его. Целиком была устремлена к мужу, вся переливалась в прикованный к нему взгляд.

Сколько ни определит ей суд, все будет непомерно много, раз главные воротилы даже не названы!

Сегодняшнее дежурство было кстати. Во-первых, хорошо, что с друзьями. Во-вторых, город не позволит зашкаливаться на унылых раздумьях. Пятница, конец недели, жди впечатлений.

И действительно, рассиживаться не довелось. Они еще обменивались первыми фразами, а динамик уже зачастил: «Оперативная группа, на выезд! Ножевое ранение в подъезде по адресу…» Приехали за считанные секунды до «скорой».

Успели сфотографировать, как он лежал — плашмя, правой щекой на замусоренном полу, с неловко раскинутыми руками. Плотный, сильный, едва дышавший. Под левой лопаткой рубаха была пришпилена к спине гладкой, с медными заклепками, рукояткой ножа.

Успели очертить мелом силуэт распластанного тела.

Затем ворвались белые халаты, раненого увезли, Томин сел в машину рядом с ним.

Остался пустой меловой контур, из которого вытекала лужица крови, уже холодной, но еще тревожно яркой, еще живой. Низко пригнувшись, Кибрит собирала ее в пробирку. Через открытую дверь тянуло со двора цветущими липами, и дух этот, соединяясь с запахом густеющей крови, делался фальшив и неприятен, вызывал душевную дурноту.

Дом был в четыре этажа, дореволюционной постройки, широкая лестница служила сейчас амфитеатром для сгрудившихся на ней жильцов.

— Кто-нибудь прикасался к потерпевшему? — спросил Знаменский.

— Ни в коем случае! — возбужденно заговорил рыжеватый мужичок на нижней ступеньке. — Это я его обнаружил! Спускаюсь за газетой, он лежит. Думал, пьяный. И вдруг вижу — нож торчит! Я звонить…

— Откуда?

— Вон от них, из первой квартиры, — он оглянулся на женщину в пестром ситцевом халате.

— Так. Потом?

— Выскочил обратно, гляжу, Дикарев стоит.

— Это я, — отозвался немолодой мужчина из группы на площадке.

— Вы дотрагивались до тела? до ножа?

— Нет. Стоял, примерно, где старшина.

Милиционер у двери переступил с ноги на ногу.

— Вы возвращались домой?

— Да, — и, помедлив, добавил: — Вас интересует откуда?

Знаменский скользнул по нему внимательным взглядом.

— Нет.

Рыжеватому не терпелось продолжить повествование:

— Я ему говорю: Дикарев, человека зарезали! А он: не ори, сам вижу.

Но рассказ был Знаменскому неинтересен. И Дикарев неинтересен. А вот женщина в пестром халате…

— До того, как товарищ прибежал звонить, вы слышали на лестнице какой-нибудь шум? крик?

Женщина замотала головой.

— Ничего не слыхала, честное слово! Я телевизор смотрела!

«Честное слово» лишнее — заметил себе Знаменский.

— Кто еще есть с нижнего этажа? Вы что-нибудь слышали?