Александр МакКолл Смит - Талантливый господин Варг

Ульф подумал, что за всем этим стоит именно недоверие. Или Анна хотела, чтобы он доказывал невиновность Джо? «Скажи мне то, что мне хочется услышать» – должно быть, в этом состояла ее невысказанная просьба, решил он.

Она бросила на него умоляющий взгляд, и в первый раз Ульф заметил, что глаза у нее были в зеленую крапинку: светлые крапинки на карем фоне. И свет; в глазах у нее был свет, какого он никогда не видел ни у кого другого. А ее кожа – живое сплетение клеток – была ровной и чистой, без малейшего изъяна – может, кроме легкой тени под подбородком, которая, кажется, и вправду была тенью, а не пятном меланина. Ведь мы, подумал Ульф, состоим из химических соединений, из воды, из меланина – химическую формулу которого он, к своему удивлению, помнил наизусть: С 18Н 10N 2O 4– и многочисленного микробиома: настоящего города, живущего внутри нас, думать о котором вообще-то не слишком хотелось. Можно влюбиться в глаза, например, но вот насчет микробиома… И сколько существует песен о сердце – но разве есть хоть одна о микрофлоре толстой кишки?

– Ульф?

– Да. Прости.

– У тебя был какой-то отсутствующий вид.

– Да? Я задумался.

Напряжение последних минут, ее боль от собственного признания, ее нервозность – все это, казалось, исчезло.

– Иногда, – проговорила она, – я вижу вот это выражение у тебя на лице и думаю – что же происходит в этой голове? Иногда так бывает, понимаешь?

Ему было радостно услышать, что она о нем думает; ему никогда не приходило в голову, что это может быть так, потому что она всегда держалась немного отстраненно. Это, наверное, из-за того, подумал он, что ей и так было о чем подумать, в особенности – о ее девочках, об их воспитании и о плавании, об их отношениях с друзьями, о постоянной необходимости возить их в то или в другое место. Родители – это таксисты, – подумал Ульф. Повара, таксисты, личные ассистенты по вопросам здоровья и банкиры: все эти роли родители принимают на себя в результате неодолимого инстинкта, требующего увековечить собственную ДНК. Как странно. Интересно, имеется ли этот инстинкт у него самого? Раньше он как-то об этом не задумывался, но теперь, совершенно неожиданно, он спросил себя: что, если бы у них с Анной был общий ребенок? Один только этот вопрос погрузил его в радостное волнение. Он почувствовал совершенно незнакомую ему до сих пор нежность. Он бы возил их ребенка на соревнования по плаванию, а потом докладывал бы обо всем ей. Но ведь был еще Джо. У нее была своя, совершенно отдельная жизнь, которая не имела к нему никакого отношения, и он не имел права сделать ничего – абсолютно ничего, чтобы ее разрушить.

Она снова нахмурилась.

– Ты для меня это сделаешь?

Он с усилием стряхнул с себя эту мысль – совершенно невозможную мысль о том, что они могут быть вместе, об их ребенке, так неожиданно появившемся на свет – или, лучше сказать, в мире эйдосов – на последних секундах увлекшей его фантазии.

– Для тебя я готов на все, Анна. – Слова вырвались у него неожиданно и – он был в этом уверен – нарушили ту границу, которую он сам для себя прочертил. Так что он постарался сгладить впечатление, поспешно добавив: – Я на все готов для друзей – для любого из них.

Эрос превратился в агапе : гораздо более безопасное явление.

– Я знаю. Ты всегда очень добр к друзьям. Бедняга Эрик – ты проявляешь по отношению к нему бездну терпения.

– Эрик! – вздохнул Ульф.

И тут она высказала свою просьбу, которой Ульф никак не ожидал.

– Ты сможешь узнать? Сможешь понять, что происходит? Мне нужно в точности знать, кто она такая и когда именно Джо с ней встречается. Мне необходимо это знать – я и сама не знаю, почему, но мне это очень нужно. Время, место. Все, что ты сможешь узнать, – она отвела взгляд. – Это все равно что сдать кровь на анализ, чтобы узнать, что тебя убивает.

Его потрясла эта аналогия; поразило, насколько глубоким было горе Анны. Как если бы погасло само солнце. И это, внезапно подумал он, и есть идеальная метафора любви: солнце. А если так, решил он, то хорошо, что я родился шведом, северянином, и привык уже к этому полусвету: это то, что я выбрал бы для себя сам. Это был момент жалости к себе: чувство, которое он не одобрял в других и не любил в себе самом. Нет, не было никакого смысла об этом думать: я не влюблен в Анну потому, что я себе этого не позволяю. Любовь тоже подчиняется воле; она не приходит к тебе без твоего согласия. И, следуя этой логике, он достиг заключения: Анна – это друг, и ничего больше; друг и коллега.