Жорж Сименон: Револьвер Мегрэ

Около одиннадцати Мегрэ вызвали к телефону.

— Кто просит?

— Доктор Пардон.

Мегрэ показалось, что доктор на другом конце провода чем-то явно смущен.

— Простите, что я звоню вам в бюро. Вчера я рассказывал вам о Лагранже, который хотел быть на нашем обеде. Сегодня утром, обходя больных, я проходил мимо его дома на улице Попинкур и зашел наобум, решив, что, возможно, он заболел. Алло! Вы слушаете?

— Слушаю.

— Я бы вам не позвонил, если бы после вашего ухода моя жена не рассказала мне об этом молодом человеке.

— О каком молодом человеке?

— Молодом человеке с револьвером. По-видимому, мадам Мегрэ рассказала моей жене, что вчера утром…

— Ну и что дальше?

— Лагранж придет в бешенство, если узнает, что я вас тревожу из-за него. Я нашел его в странном состоянии. Во-первых, он заставил меня долго звонить и не открывал дверь. Я уже стал волноваться, ведь консьержка сказала, что он дома. Наконец он меня впустил. Он был босиком, в одной рубашке, в растерзанном виде и вздохнул с облегчением, увидев, что это я. «Простите меня за вчерашний вечер… — сказал он, укладываясь снова в постель. — Я себя неважно чувствовал. И сейчас еще не здоров. Вы говорили обо мне комиссару?»

— Что вы ответили? — спросил Мегрэ.

— Не помню точно. Я проверил пульс, измерил давление. Он плохо выглядел. Знаете, как человек, который пережил сильное потрясение. В квартире царил ужасный беспорядок. Он ничего не ел, даже не пил кофе. Я спросил его, почему он один, и это его встревожило. «Вы думаете, что у меня будет сердечный приступ? Скажите правду…» — «Нет! Я только удивлен!..» — «Чему?» — «Разве дети не живут с вами?» — «Только младший сын. Моя дочь ушла, когда ей исполнился двадцать один год. Старший сын женат». — «А ваш младший работает?» Тогда он начал плакать, и мне показалось, что этот несчастный толстяк на глазах худеет! «Я не знаю, где он, — пробормотал Лагранж. — Его здесь нет. Он не вернулся домой». — «А когда он ушел?» — «Не знаю. Ничего не знаю. Я совсем один. Я умру в полном одиночестве». — «А где работает ваш сын?» — «Я даже не знаю, работает ли он: он мне ничего не рассказывает. Он ушел…»

Мегрэ внимательно слушал, лицо его стало серьезным.

— Это все?

— Почти. Я постарался его ободрить. Он был таким жалким. Обычно он хорошо держится, во всяком случае, может еще произвести впечатление. Грустно было видеть его в этой жалкой квартире, больным, в постели, которую не убирали несколько дней…

— Его сын часто не ночует дома?

— Нет, насколько я мог понять. Конечно, это просто совпадение, что речь идет опять о молодом человеке, который…

— Да?

— Что вы об этом думаете?

— Пока ничего. Отец действительно болен?

— Как я вам уже говорил, он перенес сильное потрясение. Сердце неважное. Вот он и лежит в постели, обливаясь холодным потом, и умирает от страха.

— Вы хорошо сделали, что позвонили, Пардон.

— Я боялся, что вы станете смеяться надо мной.

— Я не знал, что моя жена рассказала историю с револьвером.

— Кажется, я совершил промах?

— Ничуть.

Мегрэ нажал кнопку звонка и вызвал секретаря.

— Меня никто не ждет?

— Нет, господин комиссар, там никого нет, кроме нашего сумасшедшего.

— Передай его Люкасу.

Этот безобидный сумасшедший был постоянным посетителем. Он являлся аккуратно раз в неделю, чтобы предложить полиции свои услуги.

Мегрэ все еще колебался. Скорее всего из-за боязни показаться смешным. Вся эта история, если взглянуть на нее со стороны, выглядела достаточно нелепой.

На набережной он сначала хотел сесть в служебную машину, но потом из-за того же чувства неловкости решил отправиться на улицу Попинкур в такси. Так его никто не заметит. Что бы ни случилось, никто не сможет над ним посмеяться.

Швейцарская, расположенная налево под аркой, была похожа на пещеру и освещалась тусклым светом лампы, горевшей весь день. Небольшое помещение было тесно заставлено вещами, которые казались вдвинутыми друг в друга, как в детском конструкторе: печка, очень высокая кровать, покрытая красной периной, круглый стол под клеенкой, кресло, на котором спала жирная рыжая кошка.

Не открывая двери, консьержка долго разглядывала Мегрэ через стекло и, так как он не уходил, наконец решилась открыть окошечко. Между двух створок ее голова казалась увеличенной ярмарочной фотографией, дешевой и вылинявшей от времени. Крашеные волосы были черными, а все остальное-бесцветным и бесформенным. Она молча ждала. Мегрэ спросил: