Жорж Сименон - Револьвер Мегрэ

Мегрэ вышел из аэровокзала. Сухая, жесткая рука протянулась ему навстречу.

— Как вы поживаете?

И Пайк продолжал говорить по-французски, что было большой жертвой с его стороны, так как он говорил плохо и очень страдал, делая ошибки.

— Надеюсь, что вы… будете… Как это перевести? Довольный… да, довольны этой чудесной погодой.

Мегрэ первый раз приехал в Англию летом и теперь пытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь раньше настоящее солнце над Лондоном.

— Я предположил, что вы предпочтете ехать не в автобусе, а в машине.

Пайк ни слова не говорил о деле, из-за которого приехал Мегрэ, он не позволил себе ни одного намека, это также было проявлением особого такта. Они сели в «бентли» Скотленд-Ярда. Машину вел шофер в форме, педантично соблюдавший все правила движения: он ни разу не увеличил скорости и ни разу не поехал на красный свет.

— Красиво, не правда ли?

Пайк указал на ряд маленьких розовых домов, которые в плохую погоду показались бы жалкими, но сейчас под лучами солнца выглядели очень кокетливо. Перед каждым из них между входной дверью и решеткой находился ровно очерченный квадрат зеленого газона величиной не больше простыни.

Чувствовалось, что Пайк наслаждается видом лондонских предместий, в одном из которых жил он сам.

За розовыми домами последовали желтые, затем коричневые, потом снова розовые. Солнце пекло все сильнее, и в некоторых садиках заработали автоматические машины для поливки.

— Я чуть не забыл передать вам это.

Он протянул Мегрэ лист бумаги, на котором было написано по-французски:

«Ален Лагранж, девятнадцати лет, служащий, остановился в четыре часа утра в отеле „Гилмор“ против вокзала Виктории без багажа.

Спал до восьми часов, вышел.

Явился в отель „Астория“ и спросил о мадам Жанне Дебюль.

Затем направился в отель „Континенталь“, оттуда в отель „Кларидж“, задавал везде тот же самый вопрос.

По-видимому, обходит большие отели по алфавиту.

В Лондоне первый раз. Не говорит по-английски».

Мегрэ поблагодарил кивком головы, все больше досадуя на себя за дурные мысли в адрес неизвестного английского инспектора.

После длительного молчания и созерцания ряда одинаковых домов Пайк снова заговорил:

— Я взял на себя смелость заказать вам номер в отеле, поскольку сейчас у нас слишком много туристов.

Он протянул своему коллеге карточку отеля «Савой», на которой стоял номер комнаты. Мегрэ мельком взглянул и был поражен, увидев номер 604. Значит, они подумали даже о том, чтобы поместить его против номера Жанны Дебюль.

— Эта особа еще там? — спросил он.

— Она находилась там, когда мы выезжали из Кройдона. Я получил телефонное уведомление в ту минуту, когда ваш самолет приземлился.

Это было все. Пайк был явно удовлетворен, но не потому, что доказал Мегрэ оперативность английской полиции, а оттого, что мог наконец показать ему Англию, по-настоящему освещенную солнцем.

Когда они очутились на улицах Лондона и увидели большие красные автобусы, тротуары, заполненные женщинами в светлых платьях, Пайк не мог сдержаться и снова пробормотал:

— Не правда ли, красивое зрелище?

Наконец, когда они уже подъехали к «Савою», Пайк сказал:

— Если вы не будете заняты, я смогу около часу заехать за вами, чтобы позавтракать вместе. А до этого времени я буду у себя. Звоните мне.

Он не провожал Мегрэ в отель. Шофер передал чемодан портье.

Узнал ли администратор отеля Мегрэ через двенадцать лет? Может быть, он знал его по фотографиям в газетах? Или это была просто профессиональная любезность? Или сыграло роль то, что номер был заказан Скотленд-Ярдом? Но, не дожидаясь вопроса, он протянул комиссару ключ.

— Вы хорошо долетели, месье Мегрэ?

— Очень хорошо. Благодарю вас.

Огромный холл, в котором в любое время дня и ночи было полно людей, сидящих в глубоких креслах, всегда производил на Мегрэ сильное впечатление. Направо продавали цветы. У каждого мужчины в петлице был цветок, и, вспомнив настроение Пайка, Мегрэ тоже купил себе красную гвоздику.

Он вспомнил, что бар находился налево. Ему хотелось пить. Он направился к стеклянной двери, которую тщетно пытался открыть.

— В одиннадцать тридцать, сэр.

Он помрачнел. За границей всегда так. Какие-то вещи тебя очаровывают, другие сразу же приводят в дурное настроение. Почему, черт возьми, нельзя выпить стакан вина раньше половины двенадцатого? Он не спал ночь. Кровь приливала к голове, и от жары он чувствовал легкое головокружение. А может быть, это от качки в самолете?