Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка

Я передаю газету старику, он внимательно глядит на нее, проверяет, не порванная ли, не грязная, нюхает даже, и удовлетворенно цокает языком.

"Свежая ещё, типографской краской пахнет. Глянь-ка, внучок, от какого числа? Я-то старый, не видят уже буковок глаза".

Читать дед не умеет, но тщательно это скрывает, отговаривается дряхлостью. Он сам деревенский, грамоте не обученный, только подпись свою и заучил как писать правильно, но смысла он в сложенных для этой надписи буквах видит не больше, чем в хитром заморском йироглифе.

"Вчерашняя, дедушка", отвечаю я, глянув на дату.

Я в школу хожу, учусь грамоте и счёту. Отец бурчит, что баловство это все, перевод денег лишний, на что дед грозит ему сухим своим старческим кулаком, да обзывает батюшку охламоном, которого он, Ниро, в детстве порол мало за лень, говорит, что ежели б папка выучился грамоте получше, а не свои имя с фамилией только коряво складывать умел, мог бы в мастера выйти, а то и повыше подняться, аж в приказчики, и что он, деда мой, мне голову задурить не даст, что в люди хоть один из нашей семьи выбиться сможет…

Отец хмыкает, но не спорит. Не верит, значит. Буркнет разве, что волчонок приказчиком не вырастет. Это он про фамилию про нашу. Вильк.

В детстве-то я, — и отец про то знал, — заливал окрестным пацанам, что это по горски "волк", оттуда-де и фамилия, от предков с высокоземелья, да и сейчас, чего греха таить, бывает, так отвечаю, если кто интерес проявит. А так-то это от названия деревни, из которой дед родом: Вилька. В таком она месте для проезда неудобном стоит, что тракт там постоянно виляет, словно пьяный. Прозывались тамошние селяне вильковчанами, потом, за века сократилось это до вильчан, или попросту вильков. Оттуда и фамилия взялась.

"Хорошо, — кивает дедушка. — Мой непутевый завтра мастерам ее предложит, все дому прибыток. А нынче ты, внук, как повечеряем, так и почитаешь нам ее вслух, на сон-то".

Расставаться с изукрашенной газетой мне, мальчишке, жалко, но дедушка прав. Нам в доме ни к чему такая роскошь, да и дешеветь газета будет с каждым днем все больше. Лучше за то, что отцу выручить удастся, мама на похлебку прикупит чего, разок хоть поедим досыта.

Но до завтрашнего дня газета моя, я читаю и перечитываю ее, аккуратно, сторожась оную испачкать, рассматриваю изображения и украшения вдоль полей, а вечером, после ужина, гордый за себя и свое умение, читаю новости из нее отцу и деду. Мать тоже прислушивается, не переставая считать петли в своем вязании. Осень скоро, мне нужен теплый шарф.

Ту-тууууу! Вот же задумался, развспоминался до чего, аж вздрогнул от гудка "Трудяжки". Непорядок. Одергиваю китель, отворачиваюсь от реки, и продолжаю двигаться по маршруту.

— Здравствуйте, констебль.

— Добрый день, мистер Крагг, миссис Крагг – мое почтение, — прикладываю два пальца к каске.

Сэр Долий Крагг, эсквайр, приподнимает шляпу, его супруга кивает. Не гнушаются поприветствовать простого полисмена, не считают зазорным такого знакомства. Хорошие люди, не то что иные-всякие, кто если слово и вымолвит, то только через губу, высокомерно.

Прошлый год их старшенький, на соревнованиях по гребле, умудрился лодку перевернуть, а я тогда его из реки вытащил. Ну и остальных четверых охламонов из его колледжа, что на вёслах сидели, заодно. Заболел, конечно – октябрьская-то речка, это вам не парное молоко, так сэр Долий мне в благодарность доктора нанял, а его миссис каждый день меня навещала, пока на поправку не пошел, бульон жирный из курицы привозила и настоящий пасечный мёд в сотах. Мистер Крагг потом ещё целый фунт подарил, "за мужество", говорит. И от суперинтенданта нашего участка благодарность потом была, пять шиллингов к месячному жалованию премии выписали. И из колледжа в наш участок благодарственное письмо пришло. Про меня даже в газетах тогда напечатали.

— Как поживает молодой мистер Крагг?

— Благодарю, констебль, досрочно и с отличием закончил колледж, готовится поступать в университет.

— Что ж, передавайте ему мои поздравления и наилучшие пожелания, сэр.

— Непременно, мистер Вильк.

Раскланиваемся, и идём дальше, каждый своим путём: супруги Крагг совершать свой променад дальше, а я – патрулировать портовую набережную. Чтобы никто безобразий не учинял и не нарушал благочиния, значит.

Меня наш сержант любит на такие вот места в дневные смены ставить, где господа с мамзельками прогуливаются в охотку: на Коронную набережную, или на Адмирал-плёс, в Ниппонский парк еще или на прешпекты всякоразные. Говорит, я олицетворяю там чего-то, к власти и правопорядку уважение внушаю.