Алексей Макеев: Киллер из Лиги справедливости

Я справлюсь…

СПРАВЛЮСЬ?..

Не знаю… Я уже ничего не знаю. Функциональная и эмоциональная готовность на разных полюсах. Они не сбалансированы. Это плохо…

Я накидываю на голову капюшон и, не глядя по сторонам, двигаюсь в сторону объекта. Старый заброшенный трехэтажный жилой дом. Когда-то жилой… По полуразрушенной лестнице поднимаюсь на третий этаж. Осколки кирпичей осыпаются под ногами. Хочется кофе… А еще – отмотать жизнь назад. Как в кино. Ради этого я могу отказаться даже от кофе. Я могу отказаться от всего. Но отмотать ничего нельзя.

Я встаю на колени. Опускаю чемоданчик на покрытый толстым слоем пыли пол и раскрываю его. Руки действуют сами по себе. Нет ни дрожи, ни волнения. Ничего… Во мне только звенящая пустота. Машинально сверяюсь с часами. Сборка винтовки заняла сорок девять секунд. Это очень долго. Целая вечность. Худший показатель в моей жизни.

Я поднимаюсь на ноги. Сегодня мне не нужно ждать. Все мишени уже на месте. Только и ждут, чтобы их закрыли. Я приближаюсь к оконному проему. Вскидываю винтовку. Упираюсь плечом в «затыльник». Правый глаз сам находит окуляр оптического прицела. Расстояние до цели шестьсот пятьдесят метров. Ветер немного меняет направление и усиливается. Я делаю соответствующую поправку.

Все три жертвы как на ладони. Роман Ксенофонтов в кресле, с заведенными за спину руками. За его спиной полковник Крячко. Он недовольно хмурится. Его напарник, полковник Гуров, – единственная из жертв, кто сидит ко мне спиной. Я могу видеть только его затылок.

Сердце начинает бешено биться в груди. Это волнение. Оно ни к чему. Я делаю несколько равномерных глубоких вдохов, и сердечный ритм возвращается к норме. Я еще раз ощупываю перекрестьем прицела два лица и один затылок. Останавливаюсь на лице Ксенофонтова. Его губы шевелятся. Он говорит что-то. Как много он уже успел разболтать сыщикам? Назвал ли уже мое имя? Или другие имена?

Впрочем, все это уже не имеет никакого значения. Информация не покинет пределы той комнаты, где на данный момент располагаются трое мужчин. Ни один из них не уйдет живым.

Осечки быть не должно. Я не имею на нее права…

Или имею?..

Решать ТОЛЬКО мне!

Перекрестье прицела находит правую бровь Ксенофонтова. Палец ложится на спусковой крючок. Я лишь на мгновение задерживаю дыхание и…

– Господи, сколько лет прошло! – Ксенофонтов в очередной раз на несколько секунд прикрыл глаза. По лицу, как молния, проскользнула гримаса боли. – А для меня ничего не изменилось. Я испытываю те же ощущения, что и тогда. Обида, унижение… Я был лучшим в своем клубе! Верите?

И Гуров, и Крячко предпочли промолчать.

– Мне пророчили блестящее будущее. Уже включили в олимпийский резерв. Шла индивидуальная подготовка под Барселону. Я был на пике формы, готов на двести процентов. А потом… Я не знаю, кому это пришло в голову… Но спортивный комитет решил отправить на Олимпиаду в Барселону исключительно молодежь, до двадцати пяти лет. Обновление состава, как они объяснили. А мне только-только исполнилось тогда двадцать шесть, и я оказался за бортом. Вне заявки… Все решил один-единственный год… – Ксенофонтов шумно выпустил воздух из легких. Гуров почувствовал легкий запах перегара и вяленой рыбы. – А ведь я наверняка знаю, что это было сделано для того, чтобы протолкнуть кого-то из той самой молодежи. Как говорится, если звезды зажигают… Ну, вы меня поняли… Можно снять с меня наручники?

– Рановато, – подал голос Крячко из-за спины Романа Борисовича. – Переходи уже к рассказу о своей преступной деятельности.

– Я бы не стал называть это именно так, – выразил несогласие Ксенофонтов. – Мы ставили целью восстановить справедливость в спорте. Хотя бы частично…

– Те же яйца, только вид сбоку, – пожал плечами Станислав.

– Стас! – нахмурился Гуров.

– А что? Разве не так?

– Продолжайте, Роман Борисович, – обратился полковник к задержанному.

– Да нечего тут продолжать. – Ксенофонтов словно заново переживал свою трагедию. Лицо его сделалось каким-то маленьким и сморщенным. – Я обивал пороги различных кабинетов, скандалил, грозил судом… В общем, пытался хоть до кого-то достучаться, но все тщетно. Я проиграл… И тут же забросил спорт. Забросил все мечты, все стремления… Послал все к чертям собачьим! Стал много пить, связался вон с байкерами. – Он неопределенно мотнул головой куда-то вправо. – Все мои ежедневные развлечения сводились к стрельбе по пивным банкам. И лишь года три назад появилась перспектива. Перспектива добиться справедливости. Не для себя, конечно… Со мной-то уже все было ясно и все кончено. Я даже поначалу и не проникся идеей. Но человек, который вышел на меня, обладал даром убеждения. Он убедил меня в том, как важно бороться за чистоту российского спорта. Чтобы такие истории, как моя, больше не повторялись и чтобы разные корыстные говнюки получали по заслугам… Он собирал организацию, но не хотел «светиться» лично. И для этого ему понадобился я. Я должен был находить людей со сломанными судьбами… Впрочем, об этом я вам уже говорил.