Сергей Устинов - Неустановленное лицо

– Казалось правильно. И сейчас, между прочим, с нас, наконец, стали ее, кажется, спрашивать – оттуда, сверху. – Она довольно неопределенно ткнула пальцем в потолок. – Раньше... Раньше тоже спрашивали. Но если не выполняли, никто не сердился слишком сильно. Я двадцать лет работаю в газете, можете мне поверить. Ведь как делается критический материал? Пойдите в суд, в прокуратуру, в милицию, в народный контроль, в торговую инспекцию, вообще в любой проверяющий, контролирующий, карающий орган. Материала – вагон, бери на любой вкус и пиши судебный очерк, моральную статью, поднимай проблему. Надо лишь уметь сделать правильные выводы, ну и можно еще врезать кому-нибудь, кому недоврезали, на ваш вкус, до вас. Нет, такая публицистика тоже должна существовать, даже обязана. Но только такая?..

Мне показалось, что Петрова что-то уж очень сильно вошла в раж, а главное, отвлеклась от темы.

– Понятно, – сказал я, стараясь интонационно подвести итог ее выступлению. – Значит, Ольга была журналистом того типа, который сам, так сказать, ищет недостатки и сам их вскрывает. Какой проблемой она занималась последнее время?

У Пырсиковой снова сделалось растерянное лицо, а Петрова, на глазах остывая, вяло пожала плечами.

– Кажется, что-то с книгами. Точно не знаю. Может быть, Чиж?

– Букинистическая торговля, – объявил Северин, поднимая для всеобщего обозрения Ольгин блокнот. – Тут есть весьма интересные наблюдения. Нет только одного, по крайней мере, я пока не нашел: какими именно магазинами она интересовалась?

Женщины молчали.

– Так, – сказал Стас. – Жаль. Тогда такой вопрос: имя Щура вам что-нибудь говорит? У Ольги оно записано в календаре как раз позавчерашним числом. А? Нет? Снова жаль. Еще вопрос. В тот пень, когда вы ждали Ольгу, в день ее рождения... Кстати, сколько ей исполнялось?

– Двадцать пять, – сдавленным голосом пролепетала Пырсикова.

– Двадцать пять, – повторил Северин. – Круглая дата. Так вот, в тот день кто-нибудь звонил?

– Не то слово! – всплеснула руками Пырсикова. – Обзвонились! Наверное, все хотели поздравить.

– А что-нибудь ей передавали?

– Не-ет. Вот только одна старушка с таким дребезжащим голосом... Постойте, я же записала, у нее имя совсем простое... – Пырсикова бросилась искать на своем столе и нашла. – Вот! Анна Николаевна. Просила передать, что звонила и поздравляла. И еще мужчина какой-то звонил ближе к вечеру. Я его запомнила, потому что он перезванивал раза четыре.

– Не назывался, конечно?

– Нет, но мы с ним даже немного беседовали. Он явно был в курсе, что у Ольги день рождения, голос у него мне показался каким-то испуганным или встревоженным, что ли...

– Пырсикова, не фантазируй, – опять оборвала ее Петрова. – Небось это был тот самый, с которым она собиралась в ресторан.

Мы с Севериным многозначительно переглянулись, а Петрова, уловив, видно, наше переглядывание, сказала оправдываясь:

– Так ведь вас в основном предыдущие дни интересовали... Мы ее спрашивали, куда она вечером в день рождения денется – все-таки дата, а у нее-то коммуналка, скандалы с соседями постоянные. Лора, вон, даже к себе ее звала. Но Ольга сказала, что идет в ресторан, как она выразилась, в очень узком кругу. Я так поняла, что просто вдвоем с мужчиной.

– Вы хоть что-нибудь о нем знаете?

– Ни малейшего представления! Хотя... Как раз в тот день... В субботу... Она пришла в новом платье и с новой сумкой. Ну, мы, конечно, на нее накинулись, стали подкалывать: дескать, не иначе, как богатый любовник завелся. А она только смеялась и говорила: секрет, потом расскажу.

– И даже намека никакого – кто, что?

– Она, если честно, не очень любила про своих мужиков распространяться. Хотя наше бабье и пыталось из нее что-нибудь вытянуть.

– Слу-ушай, – вдруг округлила глаза Пырсикова. – Как же мы забыли? А в ее “дневнике” не могло быть про это?

– Могло, – задумчиво согласилась Петрова.

– Что за дневник? – спросили мы с Севериным почти хором. Дневник – это была бы просто редкостная удача!

– Это не совсем то, что вы подумали, – охладила нас Петрова. – Ольга, видите ли, постоянно писала, как она нам сообщила, “юмористическое повествование”. Она там изображала всех знакомых и сотрудников редакции, авторов и так далее. Нормальная графомания, конечно...

– Тата! – вскричала Пырсикова укоризненно.

– ...но есть забавные места, точные наблюдения. Она нам кое-что зачитывала. Смешно. Правда, по принципу Сквозиик-Дмухановского – до тех пор, пока не про тебя... Называлось все это “Дневник женщины”.