Павел Амнуэль - Конус жизни

Это я понял определенно, когда открыл перед ней дверь, она вошла, не глядя в мою сторону, а я последовал за ней, как лакей за придворной дамой. Мир, я бы сказал, упростился, будто еще секунду назад меня интересовала пропасть мироздания, а сейчас только то, за какой столик сесть. В кафе было десять столиков, девять – свободные, за десятым, в дальнем углу, сидела парочка. Не молодые, но именно парочка. Лет по шестьдесят плюс. Но все равно парочка, это видно было с одного взгляда.

Она уверенно прошла к столику у стены, чтобы можно было сесть на скамью и видеть через окно улицу, людей, машины… Жизнь.

Мы сели – не то чтобы совсем рядом друг с другом, но на расстоянии, которое можно было назвать социально допустимым. Сели бы чуть дальше – двое не знакомых пьют кофе с круассанами. Чуть ближе – двое близких людей выясняют отношения, а кофе – для вида, чтобы нейтрализовать слишком яркие эмоции.

Кофе и круассаны нам принесли, как только мы сели. Может, так у них было принято, а может, она сделала предварительный заказ – тогда я этого не знал. Тогда я много, как потом выяснилось, не знал, не понимал, не предчувствовал своим полицейским чутьем.

Кофе, кстати, был великолепным.

Нужно было начать разговор, и я спросил:

– Как мне к вам обращаться? Мисс… Миссис…

– Луиза, – ответила она. – Или Мария. Видите ли, меня назвали Мария-Луиза. Выбирайте, какая часть имени вам больше нравится.

Я хотел сказать «никакая», потому что оба имени у меня ассоциировались с не очень приятными воспоминаниями.

– Мери, – сказал я. – Годится?

– Ме-ери, – протянула она. – Меня никто так не называл. Почему Мери?

– Так звали русскую княжну, – объяснил я, – из старого рассказа писателя Лермонтова.

Она посмотрела на меня взглядом, который на этот раз я могу легко описать: взгляд женщины, понявшей вдруг, что я не так прост, как ей казалось. Ну да, полицейский, служака, и вдруг – знаток литературы, да еще русской. Знатоком я, конечно, не был – в высшей школе читал беспорядочно и многое запомнил.

– Мери, – повторила она, будто запоминая. – Хорошо.

На мой, косвенно заданный, вопрос о замужестве она не ответила.

– Вы… – Я хотел задать вопрос, но получил ответ, не успев закончить фразу.

– Я работаю в университете, гуманитарный факультет. Доктор филологии, преподаю историю европейской литературы.

Вот как. А я со своим «знанием» Лермонтова… Русская литература относится к европейской? Спрашивать не стал – как-нибудь посмотрю в интернете.

– Красивое здание, – сказал я. – Плющ до самой крыши.

– Да, – улыбнулась Мери. – Очень приятное место, и Мичиган близко. Люблю между лекциями сидеть на берегу и смотреть, как плещется вода.

Помолчали.

– Вы хотели рассказать о тетушке Мелиссе, – напомнил я.

– Не совсем… Или совсем не… Зависит от того, как посмотреть. Просто… Мне показалось, вас это заинтересует. Видела вас на похоронах и подумала…

Ее рассказ о тетушке мне был не интересен. Пусть говорит о чем хочет. Возможно, я узнаю из ее рассказа что-то полезное, возможно – нет. Это не имело значения.

Я молчал и пил кофе, не дотронувшись до круассана, хотя у меня несколько часов во рту не было макового зернышка. Невозможно было пить такой кофе, чем-то заедая и уничтожая вкус напитка.

– Когда вокруг вас происходят странные события, – сказала она, – то не знаешь, с чего начать.

– Начните с начала, – произнес я самую банальную фразу, какая существует на свете. Я говорил это сотни раз на любом допросе, и то, что произнес ее сейчас, сразу лишило разговор таинственности. Я услышу рассказ о тяжелом детстве – все с этого начинают, хотя начало, которое обычно меня интересовало, к детству не имело никакого отношения, штучки старика Фрейда ни к чему в полицейской работе.

– Вы когда-нибудь разговаривали с покойниками?

Она хотела меня озадачить? У нее это получилось.

– Нет, – ответил я, ожидая продолжения. Неужели она скажет, что тетушка явилась ей после смерти во плоти и дала ценный жизненный совет?

Она поставила на стол чашку, в которой кофе осталось на самом донышке, покачала, как делают гадальщицы на кофейной гуще, что-то, возможно, разглядела, а может, просто полюбовалась на кофейную кляксу Роршаха.

– У меня была подруга, – сказала Мери, разглядывая кляксу. – Мы дружили в школе. Потом наши пути разошлись, но мы продолжали встречаться, делились секретами, она знала все… почти все… обо мне, а я… надеюсь… о ней. Она вышла замуж за Генриха Шлюснуса, архитектора, замечательный был человек, умный, светлая голова, и Терезу любил безумно, это все видели. Жили мы неподалеку друг от друга, они на Штраус, а я на соседней Вольф-авеню. Как-то, это было два года назад, Тереза пожаловалась, что Генрих слишком много работает, устает, с каждым днем отдаляется от нее.