Михаил Попов - «Нехороший» дедушка

Больной только кивнул.

– Третья смерть – совсем банальная и совсем недавняя: двадцать миллиграмм энапа на литр с лишним водки и еще какие-то лекарства.

– И это было не самоубийство. Я, наоборот, лечился.

– Может быть, хватит? – с неожиданной для себя твердостью сказала Лолита. – Зачем ты его мучаешь этими повторами?

Печорин улыбнулся:

– Совсем нет. Ничего мучительного. Как в кино, только все время странный ракурс, словно я смотрю это кино лежа.

– Вперед ногами, – прошептала Майка.

Лолита нахмурила на нее брови. Девочка опять стала хорошей и еще раз погладила рукав пижамы.

Вступил генерал:

– Это все ерунда – смерти, которые не состоялись. Я бы и сам поглядел такое кино о себе. В твоем случае интересно, что дважды эти ситуации были так или иначе связаны с твоей матерью.

Печорин улыбнулся.

– Так и в третьем случае то же самое: пить в тот раз я ведь начал по случаю маминой скорбной годовщины.

Пятиплахов отмахнулся:

– Это все не имеет значения. Важно смотреть вперед. Там у тебя четыре смерти и мало что просматривается. Вот тот город, где ты попал, судя по всему, в эпидемию. Ты сказал – явная заграница. Что это – юг? Европа? Китай? На каком языке говорили? Сколько тебе было, по ощущению, лет? Может, с какого-то возраста имеет смысл подзавязать с туризмом?

– Когда болеешь, всегда чувствуешь себя стариком, – сказала Лолита.

– Кажется, я слышал гудки, почти наверняка не паровозные, а корабельные. Может, порт? – пожал исхудавшими плечами Евгений Иванович.

– Паровозов сейчас не бывает, – сказала Майка.

– Вот и не езди туда, где порт, – посоветовала Лолита.

– А языки совершенно незнакомые. Не английский, не немецкий… лопотание какое-то, рядом, по-моему, лежал негр.

– Знаете, сколько языков в мире? – не удержалась Майка.

– Не езди в те страны, где может быть такой лепет. Вся Америка в твоем распоряжении, Канада, вся Европа…

– А вдруг это была Албания? – осадил Лолиту Петрович.

– Уж без Албании всяко можно обойтись, – отступила та.

– История с падением вертолета – вообще ерунда, – перешел к следующей смерти Печорина генерал. – Не летай на них, на вертолетах, и всего-то делов. Я бы тоже отказался, легко, если бы не приходилось по работе.

Все согласились, что вертолетный случай серьезной опасностью не выглядит. Сколько на свете людей, никогда не пользовавшихся услугами этого транспорта, и никому не приходит в голову их жалеть. Тоже мне обделенность!

– Вот третья из будущих твоих кончин… – начал было Петрович.

Евгений Иванович сделал ему знак вялой рукой: не надо.

– Я еще и сам тут не все додумал. Мне надо хорошенько все вспомнить, уяснить. Как-то там все спутано.

– Не хочешь – не надо! – мгновенно согласился старый друг.

– Кстати, – поинтересовался Пятиплахов довольно вкрадчивым голосом, явно очень опасаясь задеть больного, – а местные врачи, Модест например, что говорят про твои эти полеты во сне и наяву?

Печорин вздохнул:

– Второй месяц меня лечат… светил приглашали. Сначала очень извинялись, особенно Модест Михайлович за выходку «зятя».

– Сын тоже здесь лежит? – спросила Лолита.

– Не знаю, где лежит этот сын, но ко мне относятся тут хорошо. Вот сегодня даже вас всех разрешили ко мне пустить. Все, что я им рассказал, записали, и не один раз. Кем они меня считают – полным психом или частичным, уж и не знаю.

Возникла пауза, всегда трудно придумать, что с ней делать. Но у Петровича была домашняя заготовка. Он вынул из кармана пиджака конверт.

– Что это? – с живой заинтересованностью спросил Евгений Иванович, вскрыл и сам ответил на собственный вопрос: – Приглашение?

– Был у тебя, забирал почту, как договаривались. Кстати, видел твоего деда. Ничего так, в форме. Сказал, что записался в хор. Но не ходит.

Это сообщение никого не заинтересовало, все смотрели на конверт.

– Приглашение, – подтвердил больной, вскрыв послание.

– Куда? – заинтересованно наклонились к нему.

– Василиса приглашает меня на защиту докторской диссертации. Причем не своей, а какого-то Егорова.

– Это ее муж, – влезла Майка, – я ее знаю, я у нее ночевала; хочет сразу с двух сторон перед тобой покрасоваться, змеюка.

– Она не змеюка, – спокойно возразил Евгений Иванович.

Майка легко согласилась:

– И Нина тоже не змеюка, сразу к тебе отпустила, как я захотела. – Секунду помолчала и добавила: – Ей-то чего, она уже беременная, хотя живота и не видно.

Печорин удивился: