Николай Леонов - Лига правосудия

– Значит, действительно поймешь, – тихо проговорил старик. – И вот тогда я поклялся, что костьми лягу, но дети мои никогда такой работой заниматься не будут. Все образование получат, чего бы мне это ни стоило. Мы с женой копеечку к копеечке складывали, чтобы им жить, ни в чем не нуждаясь. И ведь всех в Москву в институты отправили, и деньги им туда постоянно посылали. И тут!.. – Сидоркин неожиданно расхохотался.

– Ты чего? – удивился Крячко.

Вернувшаяся с подносом женщина быстро накрыла на стол и снова ушла.

– А вот за это надо выпить! – продолжал улыбаться старик.

– Да за что? – недоумевал Стас.

– Вот выпьем, и скажу! – загадочно пообещал Сидоркин.

Они выпили, закусили, и Крячко, не выдержав, попросил:

– Ну, не томи!

– Мне уже почти пятьдесят было, Наташка немного моложе, и тут вдруг она приходит ко мне, растерянная, глаза с пятак, и говорит: «Илюшка! А ведь я беременная! Что делать будем?» Я так и сел! Что уж у нее до меня было, я никогда не спрашивал, но при мне на аборты она никогда не бегала, потому что дети – это святое, их Бог дает. Родившиеся, неродившиеся, а все равно они уже живые, и убивать их грех! Да их даже обижать нельзя. Остановились мы на трех парнях, и все, а уж что она там делала – это ее женские штучки. А тут, видать, решила, что уже можно ничего не бояться, вот и попалась! Ох, как она дочку хотела! В церковь ходила, Богородице молилась, чтобы девочку ей послала, а родился Мишка! Поскребыш наш! Как же она его баловала! С рук не спускала! Я уж с ней матерно лаялся – забалует ведь парня!

– Ну, младшие дети всегда самые любимые, – со знанием дела заметил Стас.

– А он у нас оказался единственным, – медленно произнес Сидоркин.

– Егорыч! Да понял я уже, что со старшими у вас беда приключилась, – сочувственно произнес Крячко. – Ты не рассказывай, если больно вспоминать!

– Да нет, полковник! Все уже отболело! – Старик налил себе рюмку и махом выпил. – Нет, они живы и здоровы, – и, подумав, добавил: – Наверное. Просто для нас они умерли. Все! Предали они нас! Сами-то мы в Москву не ездили, а вот они к нам постоянно наведывались за деньгами, за продуктами. А нам ведь для них, родных, разве чего жалко было? Берите! Для вас же живем!

Сидоркин уставился в окно и надолго замолчал, молчал и Крячко, боясь потревожить явно расстроившегося старика, но тот вдруг очнулся, выпил водки и неожиданно сказал:

– А ведь думал, что уже отболело. В общем, в тот день – до конца жизни его не забуду – я от совершенно посторонних людей узнал, что старший-то наш, оказывается, давно женился. А нас не то что на свадьбу не пригласил, а даже не сообщил об этом, да и с девушкой своей не знакомил. А дело было так: Наташка прихворнула, и врач сказал, что лекарство это можно только в Москве купить. Позвонил я старшему на ту квартиру, что он на мои деньги снимал, хотел попросить, чтобы он матери лекарство привез. А мне там голос чужой отвечает, что такой здесь уже давно не живет, потому что женился и перебрался к жене. Я сначала подумал, что номером ошибся, переспросил – нет, все верно. А ведь деньги-то у меня на квартиру он по-прежнему брал. Ну, тут я и попросил, чтобы мне его новый номер дали. А меня там допрашивать начали, кто, мол, я такой. Ну, я и ответил, что отец. Баба какая-то тут на меня как напустится: что вы мне голову морочите? Его родители давно умерли! У него, кроме братьев, никого нет! И трубку бросила.

– Погоди, Егорыч! Так ты что же, ему до этого никогда раньше не звонил? – удивился Стас.

– Нет, они сами всегда нас на переговоры вызывали – телефона у нас тогда не было, – тихо ответил старик. – Да и когда мне звонить, если я без выходных и проходных от зари до зари, как лошадь, пахал! Да и Наташка тоже не разгибалась!

– И что ж ты тогда сделал? – осторожно спросил Крячко.

– А ничего! Сам съездил в Москву за лекарством. Потом эти предатели нас пытались на переговоры вызывать, но и я не ходил, и Наташке запретил. Так они сами заявились. Все трое. И рожи такие невинные – волновались они за нас, видишь ли! Видно, та баба не передала старшему, что я звонил. Ну, я их и встретил в дверях! И сказал, что отныне за деньгами и продуктами пусть идут на то кладбище, где они нас при жизни похоронили, а вот они сами для нас умерли! Навсегда! Так эти сволочи еще и оправдываться начали, объясняли, что сноха моя, видите ли, дочь доктора каких-то там наук, из интеллигентной семьи, и как бы я смотрелся на свадьбе с моими-то замашками. Короче, выгнал я их!

– И они больше не приезжали?