Артём Чепкасов - А любить никто не хотел

Секретарь, женщина средних лет в добром теле, молча, кивнула, в знак приветствия и даже под толстыми линзами изящных очков в больших её красивых глазах угадывалась жалость к визитёрам. Однако и она не могла ничего сказать на немой вопрос вошедших.

– Слушай, Сан Палыч, – быстро-быстро зашептал Ковалёв на ухо начальнику. – А если из-за Мироненко?

Уже коснувшись ручки генеральской двери, начальник всех милицейских оперов в области, не считая экономическую безопасность, непонимающе взглянул на подчинённого.

– Его не арестовали, – объяснил Ковалёв. – Он малолетке лицо исполосовал, шрам на всю жизнь у девчонки останется, а следачка упёрлась, не захотела заморачиваться и выпнула козла этого на подписку…

– А мы здесь каким боком? – в прищуренных глазах Александра Павловича недвусмысленно читалось, Ковалёва он только что дураком обозвал. – Мы следственному комитету не указ, это они нам могут кровь сворачивать своими поручениями. Они и решения принимают, и отвечают за них тоже они. А мы люди маленькие, исполнители…

– Ну, мало ли? – пожал плечами Ковалёв. – Скажет, вы уголовный розыск и должны были продавить взятие под стражу, настоять, убедить, на худой конец мне позвонить, уж я бы им там всем… Ну, тебе не меньше моего известно, как он умеет воспитывать нас задним числом…

Ларионов не ответил и, смачно выдохнув, будто перекрестился, открыл тяжёлую дверь:

– Разрешите, товарищ генерал? Подполковник милиции Ларионов и майор милиции Ковалёв по вашему приказанию прибыли.

– Ох, ты, как ты выдаёшь, Александр Павлович, а. Надо же, всё по правилам, по уставу, хоть и сыщик, а не строевой. Что, страшно, да? – ухмыльнулся Гаврилов и слова его можно было счесть за шутку, если бы круглое лицо не пылало в ярости.

Нет, генерал вовсе не шутил. Ненавистным взглядом он насквозь протыкал начальника отдела по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений против личности, называемого в простоментовии «тяжами», а по киношному «убойкой», и оттого Ковалёв чувствовал себя ещё паршивее, чем минуту назад да изнывал от желания, первым спросить у шефа, чего тот взвился? Чем его большезвёздной душеньке на этот раз не угодили.

– А знаешь, почему тебе страшно, Александр Павлович? – генерал встал из-за стола, степенно подошёл к Ларионову, небрежно пожал ему руку, но Николая теперь даже не удостоил взглядом. – А потому, что тебя предупреждали, Ковалёв твой ненаглядный, абсолютно неуправляем, но ты всё одно пропихнул его в начальники. Ему с его несносным характером в операх сидеть безвылазно, там его пламенная честность в самый раз, а руководитель в первую очередь политик, он лавировать должен уметь, и тем чтоб хорошо было, и этим. У тебя же одним из самых важных подразделений всего угро танк командует, а не…

Смачно выматерившись, начкрим вернулся на место и тяжело сев на шикарный стул с высокой спинкой, вновь посмотрел на Ковалёва.

– Ну, расскажи мне, Николай Аркадьевич, тебе кто дал право оскорблять человека? И не просто молодую, красивую девчонку, а целого следователя, да ещё при исполнении! Ты хочешь, чтобы комитет нам из всех потерях, из всех неопознанных трупов сто пятые возбудил?! Раскрывать кто будет?! Ты? У тебя дел больше нет, как заниматься убийствами, которых не было?!

Гаврилов перевёл дух и продолжил с новой силой:

– Я тут с утра до ночи бьюсь с руководителем комитета, договариваюсь, решаю, чтобы их контора нам лишнее уголовное дело не подсунула, чтоб цифры не портить, а ты раз и одним махом всё перечеркнул. Мне Кирилл Васильевич звонит утром, спрашивает обиженно, что это у меня за борзота завелась! Я ему что должен отвечать?! Чего молчишь, майор?! Ты почему постоянно на пролом прёшь, не видя ничего вокруг?! Может, кого задел ненароком, жизнь кому испортил. Но тебе по боку, ты своё дальше катишь! Ты, когда научишься договариваться с людьми?! Ты сколько служишь в уголовном розыске, чтобы очевидного не понимать?!

– Служу четырнадцать лет, товарищ генерал, и я, в самом деле, не понимаю, за что вы на меня кричите, – ответил Николай сквозь зубы, стараясь держать себя в руках.

Больше всего на свете Ковалёв не любил, когда на него орут, при этом кричали на него с завидной постоянностью. Такова служба милицейская – нетерпимости здесь за край. А всё они, цифры. На одну строчку вниз упал, кричат. Поднялся, опять кричат – мол, сейчас дал хорошую цифру, а в следующий отчётный период что будешь давать? Удержишь ли планку, тобою же и задранную? И так изо дня в день, из недели в неделю. Из года в год.