Валерий Пушной - У всякой драмы свой финал

Оторвав взгляд от бескрайности, Ева осмысленно взглянула на Андрея:

— И ты веришь в то, что говоришь?

Он встретил чужой холодный взгляд Нарлинской. Терялся в догадках, что выражал этот взгляд. Ему сделалось некомфортно. Даже покоробило от этого взгляда. И это его, который пережил на своем веку такое, что Еве и не снилось.

Однако сомнение не исчезало. Он ждал от Евы слова, которые уничтожили бы его колебание, испепелили и развеяли прах сомнения по ветру:

— Я не знаю, моя красавица, верю ли я в это, но я не хочу ходить в дураках!

Ева вдруг засмеялась. Это был ее обычный приятный мелодичный смех.

— Ну, конечно, ты станешь круглым дураком, Андрей, если будешь продолжать верить в подобные бредни и задавать такие вопросы.

Такое объяснение совершенно не понравились Ватюшкову, поскольку это не был ответ на его вопрос. Это была насмешка над ним, в которой была двоякость. А он любил ясность в ответах, и Ева хорошо об этом знала.

Она погладила ладонью его щеку:

— Кто же это меня подозревает, Андрей? Никогда не поверю, что ты! Неужели Евгения? Но и в это я не могу верить! — проворковала она.

— Никто не знает о тебе, Ева, — сморщился Ватюшков. — Не дурак же я на самом деле, чтобы сообщать Евгении о том, что поделился с тобой.

Напряженно сомкнув веки, Ева подышала немного и доверительным голосом спросила:

— Разве я способна что-то сделать без тебя, Андрей? Обо всем, что я делаю, ты узнаешь первым. Я без тебя вообще беспомощна. Я без тебя, как без рук. Но что бы с Антоном сотворить такое? Иногда я, конечно, сильно злилась на него за его придирки на репетициях, за его приставания. Ты же знаешь, я его не переносила в постели. Но чтобы его убить, как ты можешь подозревать меня?

Глаза Андрея медленно оттаяли, он уловил в голосе Евы привычные для него нотки. И эти нотки убеждали его более всего. Выходит, он незаслуженно подозревал Еву. Ему стало неуютно, стыдно за себя. Он опять погладил ее тело и буркнул:

— Прости, моя красавица. Я должен был это услышать. Прости.

— Не прощаю, Андрей! — нервно надула губы Ева. — Ты перестал мне доверять, значит, ты разлюбил меня? Я бы задушила тебя, Андрей, за это! Так и знай! Меня надо любить! Меня надо обожать! Меня надо носить на руках!

Прижав ее к себе, он заурчал на ухо:

— Буду! Всегда буду, моя красавица! А теперь, давай поспим, красавица моя! — и, успокоенный, он быстро заснул и засопел.

Нарлинская какое-то время лежала с закрытыми глазами, но потом открыла, глянула на люстру. Андрей уснул, не выключив ее. Ева о чем-то сосредоточенно думала, морщила лицо и вздыхала. По напруженному телу пробегала дрожь. Она поглядела на Ватюшкова. Тот дрых как убитый. А ей совсем не хотелось спать. И хоть за окном наступало утро и для отдыха оставалось все меньше времени, она не могла заставить себя закрыть глаза. Внутреннее возбуждение упрямо влекло ее из постели.

Ева повернулась набок, Андрей даже ухом не повел, осторожно сняла с себя его руку. Перелезла через него и сползла с кровати. Ватюшков пожевал губами во сне и продолжил сопеть, разбросавшись по постели. Она выключила люстру и отправилась в кухню. Нервное напряжение сковывало мышцы.

Здесь на столе стояла бутылка с остатками коньяка. Ева вылила все в бокал. Открыла шкафчик, достала полную бутылку. Откупорила и долила коньяк до краев бокала. Приподняла его на уровень глаз, словно оценивая, сможет ли осилить столько. Медленно поднесла к губам, вдохнула аромат коньяка. Чуть-чуть помочила губы. А после маленькими глотками начала пить, закончив несколькими большими.

Выпив, вдруг осознала, что не почувствовала его крепости, будто это была обыкновенная вода. Ева взяла из вазочки шоколадную конфету и съела, потом съела еще одну. Взгляд был по-прежнему сосредоточенным. Так бывает, когда точит одна съедающая мысль. Не отпускает ни на секунду. Напружинивает до боли в висках. Парализует, не дает расслабиться мышцам.

Ева опять наполнила бокал. Мелькнула мысль, что это будет слишком, но, тем не менее, вновь выпила до дна. И только тут ощутила, как побежал по телу жар, как она стала быстро пьянеть. В голове все куда-то понеслось, напряжение стало отпускать, и мышцы — слабнуть. Появлялась легкость, и наступало безразличие.

Она с трудом развернула третью конфету, надкусила. И ноги перестали держать. Ева плюхнулась на стул, голова медленно стала склоняться. Но она собрала себя в кулак и снова стала на ноги. Кухня перед глазами поплыла и закачалась. Девушка, едва удерживая равновесие, двинулась в комнату. До дивана оставалась самая малость, когда ноги резко подкосились. Ева рухнула на ковер посреди комнаты. Повозилась, пытаясь подняться, но сознание отключилось, и она затихла.