Лев Самойлов-Вирин - Майор милиции

— Запамятовал! Совсем запамятовал… Она! Конечно, она! Крашеная блондинка. Голова пушистая, в мелких локончиках.

— О ком вы говорите? — быстро спросил Дроздов.

— О Марчевской. О Вале Марчевской.

Никитин задумался и добавил:

— Пять дней тому назад Валя взяла расчет… Ни с того, ни с сего… По собственному желанию.

— Долго она у вас работала?

— Года два.

— Вы не знаете никого из ее знакомых?

У Никитина словно перехватило дыхание. Он растерянно оглядел всех нас.

— Вот в том-то и дело. Только сейчас вспомнил. Несколько раз к ней заходил мужчина высокого роста, лет под тридцать, а может, чуток помоложе, в сером костюме, ждал, когда она окончит работу, и провожал ее.

— Опишите подробнее Марчевскую, — попросил Гончаров.

— Марчевскую Валю… Что я о ней могу сказать? Работала у меня в буфете. Считалась интересной, симпатичной, — он задумался на мгновение, — не очень полная, блондинка, лет двадцати шести. Следит за собой, хорошо одевается. Часто бывает в ресторанах, любит погулять. Но работала быстро, аккуратно. Была замужем, разошлась. Почему? Кто ее знает. Вот так! Словом, работница она хорошая, дурного ничего о ней не могу сказать. Когда расчет брала, спрашиваю: почему? Говорит, собираюсь замуж, а потом с мужем уезжаем в другой город. Что еще?..

Но тут Никитина перебил Гончаров:

— Адрес Марчевской вам известен?

— Она живет где-то в районе Марьиной рощи… Разрешите, я позвоню к себе и узнаю.

Никитин подошел к телефону.

Я взглянул на Гончарова и Дроздова. Лица их были спокойны и сосредоточенны.

— Извольте ее адрес, — сказал Никитин, кладя трубку. — Второй Лихоборский переулок, двадцать шесть, квартира один. Проживает она в квартире Фагурновой — это не то хозяйка дома, не то ее родственница.

— Спасибо! Пока все! — поблагодарил Гончаров. — Я думаю, что сегодня вы нам больше не понадобитесь. А ваши показания оформят в другой раз.

Сокрушенно вздыхая, вытирая платком разгоряченное лицо, Никитин направился к выходу.

Мы остались одни. Гончаров наклонился к Коваленко и что-то тихо сказал ей. Она тотчас же встала и вышла.

— Товарищ майор, — спросил Дроздов, — разрешите собирать людей для этой, надеюсь, последней операции?

— Да-а, — задумчиво протянул Гончаров, — не может быть, чтобы это было простым совпадением примет. Уход Марчевской с работы — тоже один из элементов подготовки преступления. Сейчас нужно действовать быстро и осторожно: преступники опасные, будут отчаянно сопротивляться, им терять нечего. Не исключено, что, кроме этой парочки, мы можем наткнуться еще кое на кого… Возьмите людей и расставьте их там как следует… Ну, да вас учить не надо. Организуйте предварительную разведку, выясните, сколько комнат в квартире, кто их занимает, кто сейчас находится дома. Только предупреждаю, действуйте осторожно, чтобы не вспугнуть.

— Слушаюсь, товарищ майор, сейчас все сделаю!

С этими словами Дроздов вышел.

— Как будто все ясно, — сказал Гончаров. — По всей вероятности, именно Марчевская навела убийцу на Орлова, а, следовательно, путь в ее квартиру — это путь…

Он не договорил, прошел к столу, позвонил комиссару и доложил о предстоящей операции.

Когда в кабинет вошел Дроздов, уже одетый в штатское, Гончаров обратился к нему:

— Комиссар приказал, чтобы кто-нибудь из оперативных работников выехал в отделение милиции района, где проживает Марчевская, и собрал о ней материалы… Понятно?

— Понятно, товарищ майор. Я направлю туда старшего лейтенанта Машукина. Не возражаете?

— Отлично, действуйте.

— Предстоит опасная операция, — сказал мне майор, осматривая пистолет. — Рекомендую остаться. Завтра мы расскажем вам все самым подробным образом.

С этими словами он защелкнул обойму и опустил пистолет в карман.

— Товарищ комиссар разрешил мне быть с вами, — возразил я.

— Еще раз предупреждаю об опасности, это не спектакль.

— Понимаю и не боюсь.

— Вот посмотрите. — Гончаров поднял волосы над левым виском и обнажил шрам. — Это я получил в тридцать девятом году. Мне открыли дверь и одновременно послали в меня пулю. Вот сюда, — он нагнул голову и показал рубец на темени, — в сорок втором, во время операции, меня ударили железным ломиком. И, наконец, вот сюда, в плечо, угостили пулей — тоже во время операции.

— Я был на фронте.

— Ну, хорошо. Но ставлю непременным условием: подчиняться мне беспрекословно.