— Я сделал их по резиновым формам. Они мне нужны как образцы, в зависимости от целей и задач я их потом видоизменяю.
Карелла кивнул, закрыл холодильник, начал расхаживать по мастерской. Он увидел нечто похожее на контейнер для переноски малогабаритных грузов, но, когда приподнял крышку, понял, что Эллиот хранит тут свою одежду. Он присел возле этого гардероба и начал просматривать джинсы и свитера, трусы и носки, рубашки и куртки, стараясь не нарушать порядка. Он отыскал сандалию, парную той, которая сейчас была на правой ноге Эллиота. Кроме того, там лежала пара мокасин. Но белая теннисная туфля отсутствовала. Карелла закрыл крышку, встал.
— Почему вы работаете с воском, если он такой непрочный? — спросил он.
— Я же сказал, что пользуюсь им, только когда хочу что-то отлить в бронзе. — Эллиот положил на стол свой инструмент, обернулся к Карелле и добавил: — Это называется cire perdue. [Cire perdue (фр.) — утраченный воск.] По восковой модели делается форма, при нагревании воск тает, и его место занимает расплавленная бронза…
— Стало быть, восковая модель гибнет? — спросил Карелла.
— Гениально! — отозвался Эллиот и взял нож.
— Что вы делаете с бронзовой отливкой?
— Спиливаю заусенцы, проделываю необходимые отверстия, полирую, ставлю на мраморную подставку.
— А там у вас что? — спросил Эллиота Карелла, показывая на закрытую дверь.
— Нечто вроде склада.
— Что в нем?
— Формы покрупнее.
— Разрешите взглянуть?
— Вы забавник! — усмехнулся Эллиот. — Приходите с этой бумажкой, рыщете по мастерской, а потом спрашиваете позволения…
— Почему бы нет? Что толку грубить?
— А зачем эти церемонии? Вы ведь расследуете убийство, так?
— По-моему, вы как-то не отдавали себе в этом отчет, мистер Эллиот.
— Я прекрасно отдаю себе в этом отчет, мистер детектив. И еще раз повторяю: я не знаю, кто был убитый.
— Да, вы мне это уже говорили. Только беда в том, что я не очень-то вам верю.
— Тогда суньте себе в задницу вашу вежливость, — буркнул Эллиот. — Если я подозреваюсь в убийстве, то могу обойтись без вашей учтивости.
Карелла не ответил и вошел в каморку. Как и говорил Эллиот, тут хранились скульптурные изображения больших размеров. Все в гипсе. Все воспроизводили Мери Маргарет Райан. В дальнем конце склада виднелась дверь.
— А она куда ведет? — спросил Карелла.
— В проулок.
— Не могли бы вы открыть ее?
— У меня нет ключа. Я никогда ею не пользуюсь. Она всегда заперта.
— В таком случае мне придется выбить замок ногой.
— Зачем?
— Чтобы посмотреть, что за дверью.
— Там нет ничего. Проулок как проулок.
В гипсовой пыли отчетливо виднелись следы. От правой ноги причем по обе стороны от отпечатков имелись кружочки — явно следы от костылей. Они вели к двери в проулок.
— Итак, вы откроете ее, Эллиот?
— Повторяю, у меня нет ключа.
Не говоря худого слова, Карелла сильным ударом каблука выбил замок.
— Вы имеете на это право? — осведомился Эллиот.
— Подавайте в суд, — отозвался Карелла и вышел из дома.
У кирпичной стены стояли мусорный бак и две картонные коробки, доверху заполненные всяким хламом. В одной из коробок Карелла обнаружил тот самый предмет, который искал, — а именно, белую теннисную туфлю, замеченную им на правой ноге Эллиота. Он вернулся в мастерскую, показал находку хозяину и спросил:
— Не ваша?
— Первый раз вижу.
— Я так и подумал, — сказал Карелла, потом добавил: — Не хочу показаться пародией на полицейского из телесериала, но все же вынужден предупредить вас, мистер Эллиот, не покидать этот город.
— Куда я могу деться? — спросил Эллиот.
— Кто вас знает. У вас есть тяга к Бостону. Так или иначе, послушайтесь меня и не исчезайте, пока я с вами не свяжусь.
— Что вы хотите найти на этом старом башмаке? — раздраженно спросил Эллиот.
— Может, немножко воска, который не растаял.
С пяти вечера за Фредом Липтоном следил Коттон Хоуз. Расположившись в седане напротив фирмы по продаже недвижимости, он увидел, как Липтон вышел на улицу, запер дверь и двинулся к своему «форду», припаркованному в квартале от здания. Соблюдая все меры предосторожности, Хоуз прокатился за Липтоном до его дома в полутора милях от Ашмид-авеню. Там он провел в унылом ожидании еще четыре часа, после чего его усилия были вознаграждены появлением объекта на улице. Липтон снова сел в «форд» и покатил в бар под странным названием «Эй! Эй! Веселей!». Поскольку Липтон не знал Хоуза в лицо, не догадывался о его намерениях, а кроме того, вывеска у входа обещала танцовщиц «топлесс», Хоуз решил, что есть смысл продолжить наблюдение в помещении. Когда он вошел, то его ждало запланированное разочарование. В этом городе девочки выступали не совсем «топлесс», а с легким довеском в виде прозрачного лифчика или звездочек на сосках. При том, что улицы кишмя кишели проститутками, Боже сохрани танцовщице продемонстрировать свои обнаженные грудные железы какому-нибудь разине из Сиу-Сити. Правда, танцовщицы, обычно были молоденькие и хорошенькие, старательно виляли попками под фонограмму на радость джентльменам на табуретах у стойки бара. Но «Эй! Эй! Веселей!» являл собой грустное исключение из правил. Девочкам было сильно за тридцать и они трудились в поте лица, но не вызывали того эротического отклика в аудитории, который предполагало подобное шоу. Коттон Хоуз сидел и скучал, мужественно выдерживая волны обрушивающегося на него электронного грохота. Он угрюмо косился на четырех танцовщиц, выделывавших положенные коленца. Время от времени он посматривал и на Фреда Липтона. Хоуз мрачно отметил про себя, что скорее всего, стереосистема обошлась хозяевам этого заведения дороже, чем исполнительницы, но в конце концов это был Калмспойнт, а не Айзола, и привередничать не следовало.
Читать дальше