Кара Хантер - Выхода нет

«Суетишься, Фаули, суетишься…»

Она молчит, и это мне не нравится.

– Алекс?

– Кто она, Адам?

Не знаю, что убивает меня больше – вопрос или тон, которым она его задает.

– О ком ты? Прости, я тебя не понимаю.

– Вот только не надо… Ты же лжец и всегда им был.

– Честное слово, я не понимаю, о чем ты.

Я слышу, как она втягивает воздух. У нее прерывистое, злое дыхание.

– Я сегодня заезжала домой, чтобы забрать почту…

– Надо было предупредить – я бы подождал тебя. Почему ты мне ничего не сказала?

– …и когда уже уезжала, встретила миссис Баррет.

Которая живет напротив нас и от безделья сует нос куда не следует. Это плохо.

– Она сказала, что видела тебя – с ней.

– С кем? Послушай, Алекс, я не придуриваюсь – я действительно не понимаю, о чем ты. Честное слово. И почему ты готова верить этой тетке Баррет, а не мне?

– Потому что у нее нет причин врать мне.

Теперь наступает моя очередь втягивать воздух. Нам обоим надо успокоиться. И попридержать эмоции.

– Алекс, клянусь тебе. Я. Не. Знаю. Если речь идет о женщине – ты что, думаешь, у меня есть на это время?

Но еще не успев закончить фразы я понимаю, что говорить ее не следовало.

– Прошу тебя, только не клади трубку. Мы с тобой не разговаривали несколько недель – и теперь вот это? Клянусь тебе, я ни с кем не встречаюсь. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вернулась домой. Ну как еще тебе это объяснить? Что мне сделать, чтобы ты мне пове- рила?

Она молчит.

– Послушай, я знаю, что у нас сейчас проблемы. Я знаю, что ты хочешь усыновить ребенка, и мне очень хотелось бы, чтобы я хотел того же, но я не хочу. И не могу позволить нам строить семью на таком глобальном разногласии. Это нечестно по отношению к тебе и, что самое главное, нечестно по отношению к ребенку, которого мы можем усыновить.

Мне можно этого не говорить. Все это перелопачено давным-давно. Еще в ноябре Алекс заставила меня выслушать серию передач о том, как искали приемных родителей для брата и сестры, двух и трех лет. Временный воспитатель, старательный и внимательный социальный работник, новые родители, которые, с одной стороны, вне себя от радости, что могут дать этим малышам кров, а с другой – боятся, что те могут им не понравиться; и вот наконец последняя программа, записанная много месяцев спустя, в которой говорится о том, что они, все четверо, создали настоящую семью, в которой царит любовь и в которой существуют те же проблемы и та же необходимость ежедневной притирки, как и во всех других семьях. Я знал, почему Алекс хотела, чтобы я это услышал, – и, естественно, я это сделал. Она хотела доказать мне, что не все думают об усыновлении то же, что и я. Что найти любовь, приятие и сопричастность вполне возможно. И программа это доказывала – доказывали все эти люди, написавшие на радио потому, что были тронуты этой историей, и те, кто написал потому, что хотел доказать правильность своего собственного решения об усыновлении, какие бы сложности ни стояли у них на пути. А потом, в конце, прозвучало интервью с женщиной лет пятидесяти, которая сравнила усыновление с пожизненным приговором и описала то ощущение вины, которое она чувствовала, «будучи каким-то жутким подобием кукушки», то чувство разоб- щенности и боли, которое со временем становилось лишь сильнее, а не легче. Алекс слушала все это, замерев на месте. Я не мог смотреть на нее, поэтому подошел к окну и стал разглядывать сад, который в темноте был не виден. А через три дня она сказала мне, что уходит.

И вот теперь она молчит на другом конце линии.

– Алекс…

– Это было в воскресенье, – говорит она ледяным тоном. – Миссис Баррет выставляла мусорные ящики и видела, как из дома выходила женщина. А еще она сказала, что вы оба вели себя очень «по-свойски». – Теперь в ее словах слышится горечь. – Она блондинка. Лет тридцати. Очень привлекательная. По всей видимости, – добавляет она.

Вот теперь я все понимаю. И кто это был и почему это причиняет Алекс такую боль. Она думает, что я хочу поменять ее на кого-то помоложе, кто сможет родить мне ребенка.

– Это была Эрика. Эрика Сомер. Она у нас работает. Ты же знаешь.

Но Алекс никогда с ней не встречалась. Эрики не было на моем дне рождения.

– Миссис Баррет ничего не говорила про форму.

– Потому что теперь Сомер работает в криминальном отделе. Я тебе говорил.

– И что же она там делала? В нашем доме? В воскресенье? В десять вечера? – Но теперь в ее голосе слышится неуверенность. Она хочет мне верить. Или мне хочется так думать.