Арне Даль - Глушь

Бергер встал, огляделся. Ди не видно. Кажется, она где-то в доме.

Он сорвал с себя пуховик и накрыл Молли. Потом осторожно поднял ее правую руку. Чуть ниже запястья под большим пальцем был отрезан большой кусок кисти. Кровь хлестала из раны, было непонятно, повреждена ли артерия. Бергер сорвал с себя флисовую толстовку, попытался разорвать ее, но не получилось. Тут он услышал шаги с другой стороны холма, увидел, как над его вершиной появляется лицо Ди, бледное как смерть. Она протянула несколько одеял и сказала:

– Вертолет «скорой помощи» уже вылетел.

Ди посмотрела на рану у Молли на запястье, из которой лилась кровь.

– О черт.

– В чем дело? – спросил Сэм, который наконец разорвал толстовку.

– Молли удалось воплотить в жизнь фантазию Фариды Хесари.

– Что ты, черт возьми, говоришь? – крикнул Сэм, перевязывая руку Молли.

– Как она? – спросила Ди.

Сэм покачал головой. Они вместе завернули синеющее тело Молли в одеяла и пуховик. Бергер взял ее на руки.

Пошел снег. Сквозь пелену слез Бергер видел, как на него медленно падают снежинки. Они летели тихо-тихо. Как будто хотели как можно скорее укрыть покрывалом забвения самые глубины его сознания.

Бергер посмотрел на лицо Молли и осторожно понес ее сквозь снегопад.

Молли Блум казалась мертвой.

Пока они с Ди шли, снег валил все сильнее и сильнее. Когда они уже подходили к дому, по шоссе вдалеке проехал автобус.

Четверг, 26 ноября, 11:30

Йессика Юнссон сидела неподвижно, прижавшись к батарее и наблюдая, как стрелки настенных часов приближаются к одиннадцати тридцати. В эту минуту все закончится. И эта минута вот-вот наступит.

Ей казалось, будто бы вся энергия, все напряжение, все устремления покидают ее.

Дело доведено до конца.

Она добралась до финала.

Молли Блум мертва, Сэм Бергер уничтожен. А Йессика Юнссон получила власть. Реальную власть над жизнью и смертью.

Она бог. Она – сама богиня смерти. Она убила папину подружку.

Но теперь все закончилось.

Почувствовала ли она хоть что-то? В принципе, нет. Слишком поздно.

Она знала, что пройдет не так уж много времени и Бергер вернется. Может быть, он ее убьет. В этом была своего рода извращенная логика. На пожизненное заключение должны осудить его, а не ее. А ее жизнь в любом случае закончена. Может быть, напоследок ей суждено хоть что-нибудь почувствовать.

Само собой, ей и в голову не приходило позвонить Рейне и предотвратить убийство. В ее мире такие соображения отсутствовали.

Она не могла не подумать о том, как бы она прожила жизнь, не найди она тогда тот клевер.

Она ясно помнила этот день. Прогулка по берегу до Фарсты. Их маленькая семья шла пешком из Рогсведа, это совсем недалеко. Сверкающая поверхность озера. Папа с фотоаппаратом. Мама с животом, который как раз начал расти. Маленькая рощица, поляна с клевером. Тропинка. Летнее платье, которое обвевает прохладой ноги. Ветерок, надувающий юбку. Ласковое прикосновение ткани к коже.

Йессика медленно присела на корточки на поросшей клевером полянке.

Это последние секунды в ее жизни, когда она что-то чувствовала. Она чувствовала, как прекрасна жизнь, несмотря ни на что. Конечно, мама уже успела сообщить Йессике перед уходом из дома, что у нее появится маленький братик. Но это еще не успело проникнуть глубоко в мозг. Только когда она уселась среди цветов, нашла четырехлистный клевер и протянула его навстречу отцовскому фотоаппарату, ее осенило. Ровно в ту секунду, когда щелкнул затвор, она загадала желание: никогда не иметь младшего брата. Через неделю-другую она получила отпечатанный снимок. Она помнила, что записала желание на обратной стороне фотографии. Тогда оно словно обрело плоть. Папа прочитал текст. Она не хотела этого, но так случилось. Он побледнел. Но, как обычно, не произнес ни слова.

На самом деле, это правда. Бергер прав. Ее отец, ученый, несомненно, боялся собственной дочери. Он сбежал от нее. На другой конец земного шара.

Она надеялась, что еще жив. И мучается.

Трусливая сволочь.

И вот она оказалась здесь. Это было неизбежно. Даже сейчас, перед смертью, она не могла отделаться от воспоминания о том, как она вставляет ключ в замок. Она снова увидела свои ноги, шагающие на кухню, где ее встретило мамино бледное, мертвое лицо. Прямо на пороге между гостиной и кухней. В луже крови, растекающейся по полу.

И взгляд ее мертвого брата.

Ей казалось, что эти едва сформировавшиеся глаза говорят: «Ты больше никогда ничего не почувствуешь, Йессика».