Марек Краевский - Конец света в Бреслау [любительский перевод]

— Никогда больше, — сказал он многозначительно. — Прости.

— Никогда больше чего? — Софи медленно провела указательным пальцем вверх и вниз по ушку молочника. — Никогда больше чего? Алкоголя? Насилия? Попытки изнасиловать? Притворяться перед братом настоящим мужчиной, который держит свою женщину под ботинком?

— Да. Никогда больше всего этого. — Мок, чтобы не смотреть на Софи, обозревал картину, презент, который он подарил ей на двадцатый четвертый день рождения. Это был сдержанный пейзаж кисти Евгения Спиро, с посвящением художника «С Днем рождения для меланхолической Софи».

— Тебе сорок четыре года. Думаешь, что ты способен измениться? — в глазах Софи не было ни тени меланхолии.

— Мы не изменимся никогда, если будем дальше одни, мы двое, — Мок был счастлив, что Софи вообще с ним разговаривает. Он налил себе мяты и потянулся к шкафу, достал оттуда коробку из сандалового дерева. Металлический звук щипцов для резки сигар и щелканье спички. Мок использовал мяту и восхитительный аромат сигары от Предецкого, чтобы изгнать последние пары похмелья. — Мы изменимся обоюдно, когда мы будем втроем, когда ты наконец родишь ребенка.

— С самого начала нашего брака я мечтаю о ребенке, — Софи провела пальцем по носику молочника. Потом она встала и с легким вздохом прижалась к печке. Мок подошел к ней и опустился на колени. Прижал голову к ее животу и прошептал: — Ты будешь мне отдаваться каждую ночь и зачнешь. Посмотришь, каждую ночь. — Софи не дала ему обнять. Мок почувствовал, что ее живот колышется. Он встал и посмотрел в глаза Софи, которые под влиянием смеха стали еще меньше, чем обычно.

— Даже если ты будешь пить цистерны мяты, ты не сможешь владеть мной каждый день, — Софи вытирала слезы смеха с посиневшего глаза.

— А что, мята хорошо действует на мужскую силу? — спросил он.

— Видимо, — Софи все еще смеялась.

Мок вернулся к курению сигар. Большой кольца дыма опало на пушистый ковер.

— Откуда ты знаешь? — спросил он вдруг.

— Где-то читала, — Софи перестала смеяться.

— Где?

— В какой-то книге из твоей библиотеки.

— Может, у Галена? — Мок, как несостоявшийся классический филолог, имел почти все издания древних авторов.

— Не помню.

— Это должно быть у Галена.

— Возможно, — Софи села и покрутила чашкой по блюдечку. В ее глазах вспыхнул гнев. — Что ты вытворяешь? Мало того, что меня оскорбляешь физически, ты все еще пытаешься меня запугать психологически?

— Прости, — успокоился Мок. — Просто хочу очистить атмосферу от всех неясностей. Где ты была сегодня?

— Не хочу никаких вопросов, никаких подозрений. — Софи вставила папиросу в хрустальный мундштук и приняла от Мока огонь. — Поэтому я расскажу тебе о моем дне как человеку, который вступает на путь исправления и который хочет узнать, как прошел день его любимой жены, а не как бешеному от ревности следователю. Как ты знаешь, я скоро выступаю вместе с Элизабет на рождественском концерте. Она пришла ко мне утром, вскоре после того, как ты прислал мне розы. Мы ездили на коляске на Эйхеналлее к барону фон Хагеншталю, учредителю и организатору этого концерта. Нам пришлось взять у него доверенность, необходимую для аренды Концертного дома на Гартенштрассе. Подъезжая к нему, мы сбились с дороги, и я оставила розы в костеле Божьего Тела. Я была зла на тебя и не хотела цветов. Потом мы тренировались с Элизабет. Я ужинала у нее. Вот и все. А сейчас извини меня на минутку. Я устала, а Марта приготовила мне ванну. Я вернусь через несколько минут.

Софи допила кофе и вышла из гостиной. Мок выглянул в прихожую и увидел, как она закрывала за собой дверь ванной. Он быстро подошел к телефону и набрал номер Смолора. Бросил в трубку короткую команду.

Софи сидела голая на краю ванны и размышляла, кому Эберхард звонит. Вода окрасилась в розовый под влиянием розовой соли Хагера, благодаря которой — как расхваливали разносчики — «уменьшается боль и исчезает усталость». Софи не сняла макияж. Она знала, что ее муж любит, когда женщина накрашена — особенно в алькове. Кончиками пальцев она уже чувствовала свежее крахмальное постельное белье и близость Эберхарда. Она окунулась в ванну, наполовину наполненную водой, и с удовольствием смотрела на кафель, на котором веселый странник куда-то направлялся, неся на палке небольшой узелок. Внезапно она закусила губу. Соль для ванны освободила легкую боль в нижней части живота и воспоминания сегодняшнего утра.