Александр Горский - Шоссе в никуда

Веретенников протянул руку к конверту, достал из него несколько фотографий и разложил снимки в ряд на полу перед собой.

— Докопались все же, не думал. — Рассматривая фотографии, Веретенников застыл неподвижно, превратившись в бледную неживую статую, затем рука его потянулась к коньяку. — Вы хорошо сказали, — он сделал большой глоток и вновь поставил бокал на пол, — женщины Алеши Косарева. Вы все правильно сказали, это все его женщины, не мои.

Лунин молчал, чувствуя, как исходившее от камина тепло дотянулось до ступней ног и плавно двинулось вверх, к коленям, а затем еще выше, где соединилось со встречной волной тепла, расходящегося по телу после выпитого коньяка.

— Интересно получается, — вновь заговорил Веретенников, — ты живешь, живешь полной жизнью, счастливой. Но ты счастлив не только сам по себе и даже не столько. Ты счастлив потому, что делаешь счастливыми живущих рядом с тобой людей, которых ты любишь, и которые, ты уверен, любят тебя не меньше. Ты счастлив лишь оттого, что эти любящие люди тебе улыбаются, и делаешь все, чтобы они улыбались как можно чаще.

Веретенников вновь поднял с пола бокал и опустошил его окончательно.

— А потом выясняется, что все твое счастье ненастоящее. Ты, как папа Карло, всю жизнь грелся у нарисованного на стене камина, и при этом был таким идиотом, что верил, будто все есть на самом деле. А ничего не было, понимаете, Лунин, — выкрикнул Веретенников, — ничего!

— Совсем ничего быть не может. — Лунину почему-то не хотелось смотреть на сидящего на полу у камина человека. — Светлана, разве она в чем-то была виновата перед вами? Ведь она считала вас своим отцом.

— И что? — Отблески пламени плясали на лице Веретенникова. — Что с того, что она что-то считала? Вы хотите сказать, что она была такая же дура, как и я? Надо было подойти к ней и сказать: «Светик, нас обоих обманывают. Давай отомстим вместе. Я убью твою маму, а ты прирежешь своего папочку. А хочешь, сделаем наоборот»? Боюсь, она бы не согласилась. — Веретенников мрачно усмехнулся. — Так часто бывает, Лунин, детям приходится платить за ошибки своих родителей.

Лунину захотелось пить. Воды под рукой не было, и Илья сделал глоток еще теплого кофе. Кофе оказался непривычно крепкий и без сахара. Во рту стало горько, и пить захотелось еще сильнее.

— Вы не хотите мне рассказать, как это все получилось?

— Рассказать? — Веретенников взглянул на Лунина и усмехнулся. — Почему бы и нет? Давно хотелось с кем-нибудь поговорить. — Он присел перед камином на корточки и сунул в огонь еще полено. — Вам с какого места начать рассказывать?

— Не знаю, — пожал плечами Илья, — решайте сами. Кстати, а как вы вообще обо всем догадались?

— Вот так, — Веретенников показал рукой на лежащие на полу снимки, — по фотографиям.

Он сел на пол, сложил ноги по-турецки и взял в руки фотографии двух молодых девушек.

Леха достал из кармана смартфон.

— Давай я тебе лучше девчонок своих покажу.

Косарев протянул Андрею смартфон, с экрана которого на Веретенникова, улыбаясь, смотрели две блондинки.

— С Ленкой я познакомился, когда практику преддипломную проходил, она в ту контору только после школы секретарем устроилась, я ее, можно сказать, из-под носа у генерального уволок. Чуть практику не завалил. А через год уже Алина родилась. Видишь, имя какое придумали? Гибрид Лены и Алеши. Эх, вот время было. Ни работы, ни денег, Алинка орет не переставая. Весело было. Голодно, но знаешь, так азартно. Верил, что горы смогу свернуть.

— А сейчас что, погрустнело?

Андрей внимательно рассматривал фотографию на смартфоне. На экране радостно улыбались две блондинки. Одна — приятная, стройная женщина лет сорока, а вторая — его собственная дочь Света, ну или необыкновенно похожая на нее девушка.

Косарев болтал, что-то рассказывая о горизонтах возможностей, но Андрей его почти не слышал. Он сидел, уставившись в смартфон, а перед глазами стремительно проносились события почти двадцатилетней давности.

От Катьки они оба были без ума. Пятый курс — самое напряженное время в жизни каждого студента. До защиты диплома остается всего ничего. Что может быть важнее, чем доказать — ты не зря столько лет протирал штаны на лекциях и семинарах, засиживался допоздна в библиотеке, как губка впитывал в себя все новые и новые знания? Оказалось, что кое-что может. Кое-кто, если быть точнее. Катька. Она перевелась в их институт после третьего курса, до этого отучившись три года в томском университете. В чем была причина перевода и как Катькины родители смогли его организовать, можно было только гадать, но это Лешку с Андреем интересовало меньше всего, можно сказать, совсем не интересовало, так же как и почти всю мужскую половину их группы. Всех интересовала сама Катька. Катька была красива, и этот факт сомнения ни у кого не вызывал. Сама Катька о своей красоте тоже знала, знала, сколько в институте желающих предложить ей руку и сердце или хотя бы просто затащить в постель, возможно, поэтому с выбором не спешила. Большая часть потенциальных кавалеров постепенно отсеялась, не желая ждать у моря погоды, остались самые стойкие, Андрюшка Веретенников и Леха Косарев. Из-за разгоревшегося не на шутку любовного соперничества их дружба, завязавшаяся еще на первом курсе, трещала по швам, но тем не менее полностью не разрывалась. Поговорить с Катькой начистоту ни один влюбленный никак решиться не мог, чем красотка и пользовалась без всякого стеснения. Сегодня вечером она могла пойти в кино с Андреем, а завтра ее уже вел в театр счастливый Лешка. Иногда, устав от этой бесконечной, не дающей никому преимущества гонки, друзья по старой привычке собирались поздним вечером попить пива на крыше общежития, где, осилив по литру светлого, расслабленно делились друг с другом своими успехами, точнее полным отсутствием таковых.