Юлия Яковлева - Укрощение красного коня

Люди расступились, впустили его. Крачкин присел к плоской горе, накрытой простыней. Скорбно и бережно отвел край полотна.

– Какая потеря, – покачал он головой. – Какая удивительная лошадь.

Зайцев увидел острые уши, разметавшуюся гриву на мощной шее в потеках высохшего пота, огромные ноздри на лепной голове. Медно-коричневый блеск шкуры, наконец, осветил в его памяти нужный факт. Перед ним лежал легендарный рысак по кличке Пряник – данной, как легко догадаться, за масть.

Резкий угол, под которым была повернута голова, говорил, что шея лошади сломана.

Зайцев нахмурился.

– Какая потеря, – повторил Крачкин.

Зайцев оставил Крачкина покачивать головой, а других в последний раз глядеть на знаменитого жеребца-рекордсмена. И вернулся к трупу наездника.

Милиционер, поставленный для острастки зевак, двинул по забору кулаком. Помогло на несколько секунд, и к щелям снова прилипли глаза. Несчастья всегда привлекают толпу.

Ворота ипподрома уже впустили санитарную машину, та описала дугу по пустой беговой дорожке. Санитары выгрузили носилки. Терпеливо дожидались разрешения забрать тело в морг.

Самойлов неприязненно глянул на Зайцева и снова уставился на разбитую куклу в полосатой куртке. Показал пальцем на смятые восьмеркой колеса поодаль.

– Вылетел из коляски. Ударился о борт. Хрясь – и тю-тю.

– Несчастный случай на производстве? – пробормотал Зайцев.

– Он. Лошадь то ли споткнулась, то ли ногу подвернула. Короче, полетела через голову на полном скаку. Коляска штопором. Вылетел из нее только так. Не повезло человеку.

– Свидетели?

– Полный ипподром.

– М-да. Бедняга.

– Коня жалко.

Зайцев рассердился: дался им всем этот конь.

– Лошадь, Самойлов, животное, конечно, симпатичное. Четыре ноги, пятый – хвост. Только какого черта нас сюда выдернули?

Несчастный случай. И, как всегда, в панике звонят в уголовный розыск. Хотя достаточно «Скорой».

– Он не мог споткнуться! Он просто не мог!

Зайцев и Самойлов обернулись одновременно. К ним спешил толстенький невысокий пожилой человек с круглой седой бородкой. От бега из кармана выскользнуло пенсне, болталось на шнурке, хлопая по серому кривому пиджачишке. Видно, служащий ипподрома.

– Пряник не мог споткнуться, – запыхавшись выпалил толстяк. – Не такая это лошадь!

– Мог не мог. А споткнулся, – буркнул Самойлов. – Вы, товарищ, кто?

– Вы из уголовного розыска, верно? Все верно? Потому что это я вас вызвал!

Самойлов рассердился.

– И напрасно сделали, гражданин. За ложный вызов, между прочим, мы вас самого привлечь можем. Несчастный случай, а вы нас от дел отрываете.

– Он не ложный! Не несчастный! Не споткнулся! При таком правильном длинном беге, как у Пряника, это исключено.

– Со всеми бывает, – буркнул Самойлов.

– Убийство! Среди белого дня – убийство!

– Погодите. Вы кто? – прервал его Зайцев.

– Я Бутович.

С таким видом, будто все его знают.

– Очень хорошо. – Самойлов сделал знак милиционеру, гонявшему зевак. Мол, прибери, твой кадр.

– Имя-отчество у вас есть, товарищ Бутович?

– Бутович. Яков Иванович.

– Товарищ, мы запишем имя и фамилию, – примирительно ответил Зайцев. И даже показал блокнот.

– Гражданин, отойдемте. – Милиционер потянул его за локоть.

– Вы должны меня выслушать! – Гражданин Бутович, очевидно, почувствовал в Зайцеве поддержку и теперь не сводил с него черных горячих глаз. – Тело Пряника должен немедленно осмотреть ветеринар! Судебный эксперт! Уверяю вас! Надо взять анализы! Обмерить! Его нужно сфотографировать, пока не поздно!

– Зачем? – искренне удивился Зайцев.

– Как? – вскинул брови Бутович. – Это же шедевр!

Терпение у Самойлова лопнуло.

– Вы дворник? Техник? Кассир? Работник ипподрома? Нет? Проводите гражданина за территорию. Свидетельские показания снимем в свою очередь. Если понадобится.

Последняя фраза ясно говорила, что показания Бутовича Якова Петровича уголовный розыск заинтересуют вряд ли.

Не слушая протесты, милиционер повлек толстяка прочь. Доносилось: «Он уникален! Его скелет необходимо тщательным образом обмерить и сохранить для нужд селекционной работы!..»

Самойлов хмыкнул:

– Скелет, ага. Сейчас. Плешь уже проели эти городские сумасшедшие. И у каждого, главное, свой гик…

– Кто это, уже известно? – перебил Зайцев. Кивнул подбородком на тело.

– А как же, – удивился Самойлов. – Леонид Жемчужный.

Зайцев фыркнул.

– Правда, что ли? Жемчужный. Ишь ты. Прямо артист актеатров. Небось до восемнадцатого года каким-нибудь Жопкиным был. Или Козлищевым.