Ирма Бирюкова - Миллион за булаву

Особенно повзрослел он после смерти матери, тихой и кроткой женщины. Перед этим она долго болела, и Липе приходилось заниматься совсем не детскими и не мужскими делами. Он ходил по магазинам, убирал квартиру, готовил, решительно отклоняя все мои попытки помочь. «И не уговаривай его, – слабым голосом, но с гордостью говорила Наташа. – Он ужасно упрямый. Весь в отца».

При этом она переводила обожающий взгляд на стену, где в рамочке висела свадебная фотография: выглядевшая совершенной девочкой Наташа и ее жених, надо признать, довольно красивый парень действительно с упрямым лицом. Парень, превратившийся в Липиного папу, между тем все время проводил на работе и в командировках, что было неудивительно, потому что он служил в милиции и имел майорский чин. Он был настолько занят службой, что мы с ним так толком и не познакомились, и я никак не могла запомнить, Егор его зовут, Игнат или Илья. Что-то такое исконно русское. Больше я о нем ничего не знала, хотя мы вежливо кивали друг другу при редких встречах в подъезде.

С год назад Липа сообщил, что его папа покинул службу, и у него теперь какое-то «дело». Дело, видимо, требовало еще большего времени, чем милицейские хлопоты, потому что двенадцатилетний Липа жил теперь, можно сказать, один. Однако за папу заступался каждый раз, когда я позволяла себе неодобрительно отозваться о странной работе, мешающей отцу позаботиться о ребенке. «Он заботится, – отвечал мне Липа. – И работа у него хорошая. А я уже большой». В общем-то, до Липиного папы мне не было никакого дела, тем более, что мальчик все чаще соглашался поужинать с нами, а по выходным и пообедать, и вообще почти все время торчал у нас, что заметно отразилось на Марусиных отметках по математике. Я была довольна и в конце концов оставила его папу в покое.

Кстати, папа, расставшись с мундиром, потерял большую часть своей привлекательности. В последнее время, как ни редко и мельком я его видела, в глаза бросалось, что он плохо выбрит, неряшливо одет и, кажется, даже под хмельком. Во всяком случае, с месяц назад, поздоровавшись со мной на лестнице, он неожиданно качнулся, и пришлось буквально отталкивать его от себя. В этот момент мне стало так жаль осиротевшего Липу, на которого плевать хочет родной отец, что я нарочно со всей силы наступила папе на ногу острым каблуком. Видимо, удачно, потому что папа немедленно принял строго вертикальное положение…

– Да, Липа мой друг, – с вызовом ответила Маруся. – Но он настоящий друг, не то, что твоя Люся. А когда настоящий, все можно рассказывать. И еще он умный.

Подумав немного, она добавила:

– И мужа он у меня никогда не уведет.

– Да я же не спорю, глупенькая. Я, может, к нему даже лучше отношусь, чем ты. Но все-таки, раз уж мы договорились о долларах никому не говорить, то ты уж потерпи, пока мы водителя не найдем. Ладно?

Маруся кивнула и через минуту крепко спала. А я, взглянув на часы, подумала, что черт с ней, с этой стиркой, завтра! Тем более, что оно наступило. А через четверть часа, стеля себе на диванчике, вдруг поняла, что не может левак из потрепанных «Жигулей» быть хозяином этого рюкзака! И вообще, такие деньги в куче явно дачных, хозяйственных узлов не перевозятся, а если перевозятся, то попутчики-свидетели в таком случае не подбираются прямо с дороги. И еще я поняла, что одну-то ошибку в этот вечер точно допустила. Неизвестно только, когда: не позвонив в милицию или не посоветовавшись с Игорем. И как бы мне не пришлось за эту ошибку расплачиваться. Потому что моя умная дочка права, «они» нас действительно найдут. Но вполне может быть, что «их» опередит родная милиция, и, пожалуй, будет затруднительно объяснить, что доллары спрятаны на антресоли исключительно из соображений их сохранности для законного владельца.

Все следующее утро прошло в муках выбора. Звонить или не звонить? А если звонить, то куда? Маруся согласилась с моими сомнениями насчет водителя, но ничего толкового я от нее не дождалась, кроме предложения на время, «пока нас не нашли», перейти жить к бабушке. Но бедную старушку можно было таким нашествием перепугать насмерть, кроме того, я вдруг обрела уверенность, что нам с Марусей ничего не грозит, даже если «Они» нас найдут. По логике, «они» должны нам еще и спасибо сказать!. Через некоторое время я засомневалась, что услышу!спасибо». Еще через пять минут я вздрогнула от предположения, что вот пока мы тут рассуждаем, неизвестные «они» уже вышли на охоту. Стало неуютно и тоскливо. В общем, к тому времени, когда я отправила Марусю в школу с большим пластиковым пакетом, куда влезли и учебники-тетрадки, и белые тапочки со старым купальником, и строго-настрого наказала ей ехать после школы ко мне в редакцию, откуда мы вместе отправимся на соревнования, я так и не решила вопрос с телефоном и не позвонила никому.