Инна Тронина - Епитимья

Он достал зубочистку, поковырял ею во рту и приказал:

– За ним, быстро! Он совсем близко. Я и не думал, что Фонарь – такой сохатый, и себя обнаружит…

– Он не сохатый. – Вернувшийся с Конюшковской Александр, тяжело дыша, сжимал кулаки. – Какой же он сохатый, шеф, коли одного из наших уже обнулил?

Неслышно и стремительно, отталкиваясь от асфальта ногами, обутыми в специальные омоновские кроссовки, Антон и Александр кинулись через троллейбусное кольцо к метро. И снова темнота полыхнула огоньками – раз, два, три. Но на этот раз пули почему-то ложились мимо цели…

– Слабеет Фонарь, заключил шеф. – Это очень хорошо. При такой потере крови у кого угодно в голове помутится. Он не уйдёт теперь, а мог бы затаиться. Так что, Саша, прав я, а не ты.

– Согласен, шеф. – Пацан на сей раз не возражал.

Он остановился, прижавшись спиной к стволу тополя. Антон тяжело дышал, усевшись прямо на газон. С Конюшковской два человека принесли третьего, обмякшего, как тряпичная кукла.

– Что с ним? – коротко спросил шеф.

– Только что кончился. Ну, минуту назад, наверное.

Бандиты положили своего коллегу на траву, скрестили ему руки на груди. Поскольку все были без шапок, головы обнажать не пришлось, зато вся компания истового перекрестилась.

– Ну, что ж, Славик, ты отстрелялся. Теперь наша очередь мстить за тебя, – тихо сказал шеф. – Как я понимаю, у Фонаря остался один патрон. Гад этот уходит к Садовому. Если упустите, всех в расход.

Пацаны прекрасно знали, что всё так и будет. А, значит, лучше догнать Фонаря…

Он бежал вдоль каменных стен домов, по узкому ущелью Баррикадной улицы, мимо парапета переливающейся огнями «высотки» на площади Восстания. Могучий детина в куртке «бомбер-джакет» и сапогах-казаках оглядывался и снова пытался прибавить ходу, но уже не мог это сделать. В правой руке бегущий сжимал пистолет, а левую засунул в прореху между поблёскивающими дорожками «молний». А когда осторожно, на секунду остановившись, он вытаскивал ладонь, она была алой от крови.

Он вытер ладонь о парапет, взглянул на каменные ступени, куда так и тянуло присесть; потом закашлялся и сплюнул кровью. Ловя сухими губами воздух, с трудом приподнял голову и увидел, как тяжело ползут на юг тучи. Снизу они были озарены электрическим заревом никогда не засыпающей Москвы. Казалось, что свет испускают и бесчисленные цветы каштанов, которых было так много кругом.

Даже здесь, в центре, тянуло зеленью, мокрой травой и подстриженными кустами. Какие-то из них окидало белыми мелкими цветками, и они пахли очень сладко. А рядом, в неоновых витринах дорогих магазинов, на шёлке и бархате сияли неживые цветы. «Как в гробу», – подумал раненый, качнувшись и с трудом устояв.

И плавали в витринах, среди серо-сизой мути, мужчины-манекены, от вида которых ему стало жутко. Любая человеческая фигура сейчас олицетворяла собой смерть. А он страшно ослаб – мощная шея уже не держала остриженную ёжиком голову, которой он когда-то разбивал кирпичи. Кроме того, он сильно ударился затылком об асфальт – там, у стадиона.

Внезапно тело стало лёгким. Огни перед глазами вытянулись в светящиеся стрелки. И он потерял сознание, инстинктивно нажав спусковой крючок своего пистолета. Оружие было снято с предохранителя, и поэтому щёлкнул выстрел. Теперь патронов не осталось совсем – даже для себя. И пропал, оказался бездарно упущен последний шанс на спасение. Распорядиться своей жизнью раненый теперь уже не мог…

Но выстрел вернул беглеца к жизни. Он рванул ворот бирюзовой, залитой кровью футболки, сунул тёплый пустой пистолет в карман куртки и снова побежал. На всякий случай он пошарил в карманах, хотя патроны россыпью никогда не носил. Нет, точно, всё кончено. Бывшие дружки сейчас где-нибудь, у метро «Краснопресненская» или у закрытой «Баррикадной»; с минуту на минуту они будут здесь.

Эту часть Москвы он знал плохо. Может быть, поэтому и был вызван сюда для ликвидации. Но сейчас мысль заработала предельно ясно. Вспомнилось, как ездили они с другой компанией в магазин «Рибок» – вот он, за Садовым, угол улицы Воровского. Значит, нужно вспомнить эти переулки и улочки с сиренью, каштанами и тополями; уютные дворики, низкие особнячки. Почему-то казалось, что спасение там, в темноте, тишине и сырости, из-за которой Москва сейчас пахла морем – как родной Питер…

Только теперь он понял, как с кровью уходит жизнь. Здоровый парень, бывший десантник и нынешний телохранитель алмазного короля из Якутии, ценящий лишь силу и холодный разум, он сам ненавидел себя за слабость, за позорную немочь. Он застрелился бы сейчас, не упусти по дурости такую возможность. Безоружному и раненому не совладать с теми, кто имеет чёткий приказ уничтожить.