Максим Есаулов - Попытка к бегству

Ледогров блаженно скинул с себя пропитавшуюся потом, колом стоящую одежду и залез под душ. Спасительные водяные струи принесли облегчение. Если бы он мог — спал бы прямо здесь. Есть уже не хотелось. Усталость, духота и бессонная ночь брали свое. Он проглотил бутерброд, морщась с непривычки отпил несколько глотков безалкогольного пива и прошел в комнату. Пять метров из восьми занимала старая тахта. Он примостил на подоконнике привезенный от матери допотопный вентилятор и рухнул на свежую, остро пахнущую крахмалом простыню. Мерное шуршание лопастей убаюкивало. Поток воздуха обдувал тело как морской бриз. За окном пел Газманов, урчал мотоцикл, кто-то негромко и беззлобно ругался. Ничто не мешало. Сон уверенно овладевал им. День катился своим чередом. Несколько раз Ледогоров просыпался, ходил к холодильнику, пил и снова проваливался в сладкую истому. Вечером сквозь сон ему послышалось шуршание водяных струй душа. Он лежал в полудреме, не зная, просыпаться, или нет, когда влажное, душистое, гибкое тело скользнуло к нему под простыню и он провалился туда, где не было ни жары, ни города, ни времени.

За окном лениво сползало за горизонт солнце, криво улыбаясь пунцовой кромкой невесть откуда взявшихся облаков.

Взрыв был достаточно сильным и объемным. Стена лестничного пролета провисла посередине, угрожающе демонстрируя паутину крупных трещин.

— Правой стороны держитесь! На нее дунешь и «звиздец»!

В воздухе еще вилась мелкая белесая пыль. В сочетании с влажной духотой дышать было почти невозможно. Под ногами хрустели куски штукатурки. Пахло паленым.

— Направленный заряд, — умно сказал кто-то за спиной.

Ледогоров пожалел, что нет Полянского, который со своим боевым опытом быстро бы все объяснил.

— Ледогоров, ты либо внутрь проходи, либо вниз спускайся!

Квартира сложилась, как карточный домик. На руинах того, что когда-то называлось прихожей, как всегда невозмутимый Коля Югов набрасывал план-схему. Рядом суетливо разминал сигарету высоченный, рыжий участковый Фесуненко. У него было вытянутое печальное лицо и большие страдальческие глаза. Из глубины доносился голос Вышегородского, отдающего какие-то распоряжения.

— Здорово, Коля! Ты дежуришь?

— Нет! Сдуру рано на работу пришел. Хотел бумаги разгрести. А ты?

— Дежурка у дверей отдела развернула и сюда послала.

На лестнице противно заскрипело.

— Вы там чего, козлы? Похоронить нас всех хотите?

— Валить отсюда надо, — вмешался Фесуненко, — весь этаж на ладан дышит. Тем более, все ясно.

Ледогоров вопросительно посмотрел на Югова. Тот пожал плечами.

— Там по стенам размазаны остатки Ильи Репова. Я его лет восемь знал. Он еще школьником к «копателям» примкнул. Дважды судим еще по 218-ой [5]. Вчера вернулся с раскопок, хвастался соседу немецкими противотанковыми минами. Самоликвидация.

Ледогоров хмыкнул и аккуратно переступил через вывороченную паркетину.

— А чего тогда схему рисуешь?

Югов снова пожал плечами.

— Артур сказал. Ему для доклада надо. Мне-то по барабану.

Николай был самым невозмутимым человеком из всех, кого Ледогоров встречал в жизни. Он работал в районе с начала девяностых, года три назад уволился, а этой весной снова восстановился. Большинство оперов считали это самым идиотским поступком, какой можно совершить, но Югов лишь отшучивался.

— Двину я, пожалуй.

Ледогоров по инерции заглянул в проем выбитой двери второй комнаты. Ласковое утреннее солнце играло зайчиками сквозь расколотое оконное стекло. Из-под рухнувшего фрагмента стены выглядывала загорелая нога в розовом махровом носке. Что-то тупо заныло в груди. Он видел много трупов. Разных, порой очень неприглядных. Но сегодня почему-то никак не получалось оторвать взгляд от этого чистого розового носка.

— Жена его, или дочь?

— Какое там, — Фесуненко снял фуражку и пригладил волосы, — к соседке племянница приехала из Пскова. В пединститут поступать.

Заглянул постовой с лестницы.

— Там из РУБОПа приехали, из ФСБ и группа горпрокуратуры.

— Ща нам все раскроют, — продолжая чиркать в блокноте, кивнул Югов.

Ледогоров вышел на площадку, пропустил несколько важных, сосредоточенных мужчин и принялся спускаться. Во дворе с десяток малышей возились под присмотром бабушек в пожухлой городской траве. Три девчонки студенческого возраста листали на скамейке «Кос-мополитен». Водитель то ли «рубоповской», то ли «фээсбэшной» машины открыл все двери и, сбросив футболку, дремал на сиденьи. Солнце карабкалось все выше, раскаляя обычное питерское утро.