Максим Есаулов - Попытка к бегству

— Привет, коллега, уголовный розыск «восемьдесят седьмого». Окажи помощь.

— Тьфу ты, блин! — заулыбался лейтенант. У него были ярко-голубые глаза и детские ямочки на щеках. — А я думал — УСБ сзади пристраивается. — Он сделал недвусмысленный жест. — Зря только бабу просто так отпустил.

Ледогоров развел руками.

— Ну, извини!

— Да ладно, — «гаишник» отмахнулся. — Бог дал, Бог взял. Чего надо-то?

— Ты позавчера здесь в ночь не стоял?

Лейтенант почесал затылок.

— А позавчера, это чего было?

— Вторник.

— Тогда стоял. Точно. Вчера меня не было.

Ледогоров показал большим пальцем себе за спину.

— У нас там стрельба была. Никто около часа не вылетал оттуда на скорости? Зеленая «копейка», например?

«Гаишник» рассмеялся.

— «Копейки», старый, не летают. Летают «мерсы» и «бомбы». А сказать могу точно: никого не было. Я по рации переговоры ваших про стрельбу услышал и как полагается, — он снова хохотнул, — удвоил бдительность. Оттуда вообще за последующий час никто не выезжал.

— Точно?

— Железно. Мне что, по-твоему, палки не нужны?

Ледогоров пожал плечами.

— Палки-то палками…

Веселое лицо лейтенанта стало серьезным.

— Слышь, друг. Нарушения — это одно, а стрельба — совсем другое. Так что ты даже и не думай.

— Да я и не думаю. Ты не обижайся. Спасибо. — Ледогоров хлопнул «гаишника» по плечу. — Удачи тебе.

— Тебе тоже.

Перевалило за полночь. Идя по Кирочной, Ледогоров представлял себе, как ровно двое суток назад «мерседес» Галустяна, рыча, заруливал во двор на Некрасова. В это время он сам пил в кабинете чай и ел положенную Юлькой с собой на дежурство ватрушку. Он часто пытался вспомнить, где был и что делал, когда совершалось очередное преступление. Полянский называл это инстинктивным поиском алиби. Сам он знал, что это просто поиск несуществующей справедливости. Вспоминая любимую фразу матери о том, что «Бог все видит, Бог все знает», он никогда не мог понять почему тогда Бог не приводит его на нужное место заранее, позволяя предотвращать чужие беды.

На углу с Восстания Ледогоров остановился. Спать не хотелось. Он оглянулся, мучительно соображая, куда идти. Что-то кольнуло в голове. Что-то привычное и, в то же время, крайне важное именно сегодня. Что-то повседневное, но на что следовало взглянуть по-новому. Это что-то билось и стучало у него в голове, отчаянно пытаясь обратить на себя внимание. Он потер виски и достал сигарету. Мимо тянулись от «Чернышевской» пассажиры последней электрички.

— Господи! Когда же все это закончится! Все роют и роют!

Длинноногая, изящная женщина в кремовом легком платье, осторожно ступая на высоких каблуках, спустилась на развороченную бульдозерами улицу Восстания. Шел капитальный ремонт дороги с заменой труб и снятием трамвайных путей.

До Ледогорова дошло. Почти бегом он устремился вдоль траншеи. Рылеева. Сквозного проезда нет — яма. Гродненский. То же самое. Саперный. Гора песка, высотой до второго этажа. Басков. Стоп! Он даже запыхался. Незажженная сигарета по-прежнему была зажата между пальцев. Он прикурил ее. Получалось забавно: если верить «гаишнику», «копейка» не выезжала на Кирочную, значит, могла свернуть только налево в один из переулков, так как направо нет ни поворотов, ни проходных дворов. Но каждый переулок из-за ремонта улицы Восстания оканчивается тупиком. Значит, машина не выезжала из микрорайона, ограниченного Басковым, Кирочной, Восстания и Радищева. Есть, правда, пара сквозных дворов с Рылеева на Кирочную, но они давно не проездные. Уставшие от шума и выхлопных газов жильцы врыли посередине металлические болванки. Теперь каждая сторона заезжает со своей улицы. Ледогоров шел обратно, давя в себе детское желание немедленно начать осматривать дворы в поисках зеленой «копейки». В принципе, они могли заехать в любой двор и переждать. Нет, слишком рискованно. Оставить машину, уйти пешком, а потом за ней вернуться? Тоже рискованно, особенно, если один из них ранен. Вторая машина ждала на Кирочной? Слишком сложно. Не знали, что Восстания перерыта? Слишком просто. Черт! Так можно гадать вечно!

Ледогоров снова оказался возле метро. Пробежка по свежему воздуху и напряженная работа мысли дали о себе знать. Он поднялся по своей абсолютно темной лестнице, отпер дверь, разделся и, не зажигая света, залез под душ. Ощущая кожей покалывание прохладных струй, почему-то вспомнил, как двадцать лет назад, в Сочи, ходил с родителями ночью купаться. С тех пор он ни разу не был на море. Жесткая тахта приняла его в свои объятия. Он представил себе, как Юлькины волосы щекочут его плечо, ее теплое дыхание на своей щеке и мгновенно заснул, улыбаясь в темноту.