Фридрих Незнанский - Продолжение следует, или Наказание неминуемо

Затем он подобрал свою сумку и, вдохнув аромат духов, мягко поцеловал Эву в макушку. Достав из ее сумочки отключенный мобильный телефон, — Эва была верна себе и всегда, где бы они ни встречались, отключала телефонные аппараты, не желая отрываться от любимого дела, — Александр Борисович включил его, «вбил» в меню свой «закрытый» номер и положил рядом с ее подушкой. Гостиничную деревянную грушу от ключа, висевшего на ней, он отцепил и оставил на столе — в качестве стоп-сигнала. Сам же ключ, после того как запер за собой дверь, он подсунул в щель снизу и щелчком отправил обратно в номер. Эва легко обнаружит его, когда выйдет в прихожую, — ведь не впервые. Как далеко не в первый раз и он сам, выходя из гостиничного номера, оглядывался с независимым видом, но потом все-таки, избегая ненужной встречи с горничной, спускался по служебной лестнице, если таковая имелась, этажом ниже либо поднимался выше, после чего степенно шагал по коридору или вызывал лифт, уже ни на кого не обращая внимания. И впрямь, зачем нужны лишние вопросы типа: а вы из какого номера, гражданин?.. Но любопытных взоров он как-то не приметил, все были заняты своими текущими делами. Впрочем, он особо и не оглядывался, его еще «штормило».

«Его» самолет, разумеется, улетел еще вчера, поздним вечером. Следовательно, улетела и многообещающая кудрявая «пилоточка».

И вот — странное дело. Ну, сыт же, доволен! А все мимолетные воспоминания о симпатичной стюардессе свелись, в сущности, к двум конкретным деталям. Во-первых, конечно, сама пилотка на очаровательных кудрях. Это — эстетика. А второе — более важное — уже в сугубо интимном восприятии. У девушки были замечательные ножки, отмеченные утонченной, даже благородной кривизной, которая навеяла Александру Борисовичу сладкое представление о том, насколько ловко способны они обнять напряженную мужскую спину. Грешная мысль, куда деваться, но как прекрасен грех!

Это — тоже к вопросу о «персте судьбы». Значит, не дано, поскольку улетела… Но почему же все-таки сожаление? Неужели мы так быстро стареем, думал он, что начинаем побаиваться неминуемых перспектив? А может, все-таки рано еще?..

Лишний билет на очередной рейс, когда Александр Борисович предъявил дежурному удостоверение Генеральной прокуратуры, легко нашелся. Но, прежде чем сесть в самолет, Турецкий набрал на своем «закрытом» мобильном номер Эвы. Ответа долго не было, но он дождался, когда прозвучал наконец хриплый и усталый — естественно, спросонья-то! — голос Эвы, ее протяжное:

— А-а-лле-о-о?

— С добрым утром, дорогая! — сказал Александр Борисович.

— Это ты? — не удивилась она.

— Это — я, — усмехнулся он.

— Следующий ход — мой?

— Разумеется, — ответил он и со спокойной совестью прекратил разговор.

Сейчас она наверняка оглядывается, потягивается, сладко зевает… как обычно, как это бывало всегда. Но она уже проснулась, и этого вполне достаточно…

А ближе к полудню он сел в такси, которое доставило его из аэропорта домой, на Фрунзенскую набережную. Воронежская эпопея для него закончилась — так он считал.

Ирины не было, вероятно, она по-прежнему занималась с Васькой, Плетневским девятилетним сыном. Но если раньше эти обстоятельства, медленно наслаиваясь в душе, вызывали у него законное раздражение, то с некоторых пор Александр Борисович стал относиться к данной проблеме спокойнее, философски. В смысле, что поделаешь, если ничего не поделаешь?.. В этой извечной мудрости заключались и спасение семьи, если бы вопрос встал именно в такой плоскости, и одновременно реальная возможность сохранения собственного душевного равновесия. Что было не менее важно в профессиональной деятельности сыщика.

Приняв душ и переодевшись, Турецкий позвонил в Генеральную прокуратуру Меркулову и отправился, как он обычно выражался, сдаваться на милость своего бывшего шефа. То есть, на доклад, «подбивать бабки» проведенного расследования: объяснять доходчивым русским языком, что, откуда и почему. Обычное дело…

Полина Петровна никак не могла понять, почему ее сожитель — ну, пусть и временный, других-то под боком в ее возрасте уже и не сыскать пожалуй, пусть хоть какой-никакой, а мужик, — с такой неприязнью, даже почти со злостью сообщил ей о посещении Владьки, сынка Сережкиного, братца двоюродного по линии матери, земля ей пухом! Чем парнишка-то этому не угодил?..

Она помнила племянника еще худым, рано вытянувшимся подростком, который в свой последний приезд — эва, когда было-то! — охотно помогал ей смородину в саду убирать. Толковый парнишечка. Так ведь и вырос, поди… А батю его — сама и ездила в Воронеж — похоронили, добрая ему память, вон тоже сколько уж прошло! Почитай, никого уже из ближней-то, знакомой, стало быть, родни и не осталось. А сколько их еще по свету бегает, Гундориных да Бобровкиных, один Господь знает. Охотно плодились предки…